Пластилиновая Хомана
Впервые галерея Гельмана представила пластилиновых людей вниманию публики в сентябре 1992 года на выставке, проходившей в рамках фестиваля московских галерей и ставшей общепризнанным открытием сезона. Это был народ Хо, чье обаяние не оставило равнодушными сердца, казалось бы, пресыщенных современным искусством москвичей. Страницы журналов «Столица», «Спутник», «Огонек» запестрели изображениями города Матиапатуки – небольшой (три на четыре метра), но привлекательной столицы государства Хо. Отзывы в прессе были самые восторженные, но все авторы, вероятно, уделив максимум внимания эффектной фактуре, словно сговорились «не копать» глубже, как будто такие «раскопки» могли повредить хрупким пластилиновым конструкциям. Называя созданный художниками мир «мечтой», «страной детства», а то и попросту «Швамбранией», первые исследователи их творчества отвели им почетное, как персональная пенсия, и в то же время ни к чему не обязывающее место в истории современного русского искусства где-то между художественными промыслами индейцев Аризоны и «Страной Пердо» Константина Звездочетова. Любить их такими было легко и приятно, такие «Мартынчики» могли бы украсить художественную среду, как живые цветы украшают интерьер, ничего при этом принципиально не изменяя.
Сами художники склонны считать теоретические изыскания менее эффектной, но наиболее важной частью своей деятельности. Достаточно взглянуть на каталоги их выставок: иллюстраций, таких привычных и уместных в художественном каталоге, там немного, основную часть занимают тексты. Первый из них, «Народ Хо», изданный на русском и английском языках совместно с нью-йоркской галереей Рональда Фельдмана, можно назвать краткой энциклопедией народа Хо: там приведены хронологические таблицы и генеалогические древа царствующих династий, отрывки из мифов и летописей, сведения о флоре, фауне, мерах длины и веса, летоисчислении и календаре Хо. «Нигде раньше не встречали мы такого пристального, дотошного внимания ко всем мельчайшим деталям нашей работы, как в Нью-Йорке», – вспоминают художники, – «там мы впервые получили серьезную зрительскую оценку всего комплекса наших работ по «сотворению» гипотетического мира как целостной системы, с присущей ей внутренней логикой. Мы были рады этому экзамену, поскольку не только были готовы к нему, но и ждали чего-то подобного с нетерпением. Нечто подобное произошло и в Германии. Нам не пришлось объяснять, что существует некая система, а не только «домики и человечки». Это было понятно с самого начала. Нас и пригласили-то туда как авторов «новой утопии», оставив нам полную свободу выбора материала. Другое дело, что созданный нами мир не является утопией, поскольку утопия – это всегда «лучше» и всегда «для людей». А созданный нами мир – не «лучше» и не «хуже» и не совсем «для людей». В крайнем случае, для «других людей». Но беседы на эту тему с немецкими журналистами представляются нам куда более плодотворными, чем попытки объяснить их московским коллегам, что люди Хо – не индейцы, а, например, цивилизация Иппэ-Гелиппэ – не наша потуга придумать что-нибудь новенькое, после того как публике приелись люди Хо, а просто – еще один из более чем двухсот народов мира Хомана, созданных уже очень давно и терпеливо ждущих своего часа, чтобы быть показанными зрителю, что происходит очень медленно и постепенно, в силу некоторых технологических особенностей процесса: все приходится делать руками и из пластилина… А немцы – педанты. Почти такие же педанты, как мы сами. Поэтому для нас это – необыкновенно благодарная публика.»
О богатых литературных корнях творчества Мартынчик и Степина писали немало, и действительно, их творчество имеет некоторое, но весьма отдаленное отношение к литературе в жанре фантастики. Отдаленное, в первую очередь, потому, что художники должны не только описать свой гипотетический мир, но и создать своими руками все элементы этого мира, начиная с почвы и заканчивая цветком на верхушке самого высокого дерева.
Другое же, не менее очевидное различие состоит в том, что тексты, сопровождающие работы художников, имеют весьма отдаленное отношение к беллетристике. Чтение это сложное и, возможно, скучноватое, если вы не являетесь любителем литературы такого рода. Длинный перечень названий 36 месяцев из каталога «Народ Хо» или навязчивый речитатив, сопровождающий историю создания первой в мире письменности, совсем не напоминают головокружительные похождения хоббитов Толкиена, с которым художников сравнивают особенно часто. Если уж и вспоминать литературные аналогии, то гораздо «теплее» будет Борхес, но, пожалуй, не сами его рассказы, а, скорее, книги, ставшие центром этих рассказов. Первый том «энциклопедии Тлена» – это уже совсем «тепло». «Мы рады, что нам удается хоть иногда навевать скуку», – говорят авторы. Есть такое устоявшееся стереотипное мнение: «скучно – значит серьезно». А что может быть серьезней, чем сотворение мира? Мы готовы заявить о серьезности своих намерений в рамках любой знаковой системы, которой можем воспользоваться.» Лукавят они или говорят искренне, по-прежнему остается загадкой.
