Ирина Лагунина: Писатель Макс Фрай – один из популярнейших современных авторов, пишущих по-русски. Его книги, выходящие стотысячными тиражами в разных странах, многие любят за легкость, изящество слога, добрый юмор, игривость и теплоту.
Но по-прежнему немногие знают, что Макс Фрай — это на самом деле писательница Светлана Мартынчик, ныне живущая в Литве.
Наш корреспондент в Вильнюсе Ирина Петерс побеседовала с ней — и не только литературе.Ирина Петерс: Шесть лет живущая в Вильнюсе литератор Светлана Мартынчик в соавторстве со своим спутником Игорем Степиным, которое и названо именем Макс Фрай, как и ее книги, легкие и одновременно мудрые в общении легка, иронична, словоохотлива и не похожа ни на кого. Мы разговаривали в одном из вильнюсских кафе, которое Светлана прекрасно изучила, ведь чай и кофе, смеется она, это не напитки – это ритуал, это действо. Начали беседу не с литературы, а с погоды, с того, что волнует сейчас всех. Первый день за последний месяц можно свободно вздохнуть, посвежело. Смотрю на эти тучи над Вильнюсом и хочется им сказать: давайте быстренько в Москву, там вы нужнее. Эта самая жара на писателя действует? Максу Фраю это нипочем?Светлана Мартынчик: Я сейчас скажу невероятную банальность, но это правда. Когда человек при деле, для человека, захваченного делом, которое он делается полностью, погода – это дело десятое. Даже аномальная. Это я говорю как человек, который всю жизнь думал, что не переносит жару. Ничего не соображала голова, ничего не хотелось. Так получилось, что этим летом дописывалась книжка новая, и это так захватило, что говорят, что жарко. Может быть жарко, да, но нужно не забыть намочить кошку. Что касается жары в Москве, там это переносится гораздо тяжелее просто за счет того, что город, мегаполис, в центре огромное пространство типа Садового кольца без единого деревца, все невероятно тяжело. Однако как человек, переживший самое ужасающее лето за всю историю Петербурга, как они сами говорили, лето 94 года, мы тогда с Игорем делали выставку в Русском музее художников — это было совершенно для нас потрясающе, понятно, что мы работали с утра до ночи, мы пережили спокойно эту питерскую жару. Когда человек счастлив и занят по уши, как-то можно пережить очень многое.
Ирина Петерс: Даже смог?
Светлана Мартынчик: Мне не доводилось просто переживать смог, я поэтому ничего не могу сказать. Но я думаю, что на самом деле, окажись сейчас в Москве, собралась и куда-нибудь уехала. Есть люди, которые никуда не уезжают, потому что боятся потерять работу. Я вам скажу честно, что если бы речь стояла о том, чтобы потерять работу или спасать здоровье своих детей и стариков, работа была бы последней, о чем я думала. Человек, к сожалению, очень легко приучается жить в страхе, слишком легко приобретает привычку всего бояться. Страх потерять работу, кризис экономический, который в основном в голове, человек согласен работать в ужасных условиях, за маленькую зарплату, потому что страх. Привычки страха такого рода у меня не было никогда, и я думаю, что люди, которые более-менее умеют с этой привычкой бороться, они сейчас не в Москве.
Ирина Петерс: Некоторые получают привычку к страху, например, через страшилки по новостям.
Светлана Мартынчик: Безусловно. Страшная и прекрасная правда о человеке заключается в том, что человек очень легко ко всему привыкает. Поэтому, что может сделать в такой обстановке взрослый более-менее сознательный человек: наблюдать за собой, к чему он привыкает, и может решать, какие привычки ему имеет смысл оставить и наслаждаться, от каких привычек стоит избавляться. Жизнь такая сложная логическая игра.
Ирина Петерс: Города — это живые существа, персонажи. Петербург, например, лично для меня – молодой, бледный обязательно франт, застегнутый на все пуговицы, холодный, который может обидеть, очень знающий молодой человек.
Светлана Мартынчик: Подросток, который старается казаться старше, чем он есть, согласитесь.
Ирина Петерс: Москва — это женщина, приятная во всех отношениях.
Светлана Мартынчик: Средних лет со скандальным характером, но душевная.
Ирина Петерс: А Вильнюс?
Светлана Мартынчик: Самая прекрасная правда про Вильнюс в том, что Вильнюс снится князю Гядеминасу. Одна из первых историй, которую узнала, что князю Гядеминасу приснился на месте пересечения речек, он лег спать, ему приснился сон про железного волка, и он решил, что надо строить город. И мы с друзьями смеялись, как хорошо, что не было психотерапевта, потому что тот сказал бы, что ему нужно как-то разрулить отношения с мамой.
Ирина Петерс: Дело в том, что психотерапевт был по легенде — это старый толкователь.
Светлана Мартынчик: Шаман сказал, что хорошо, устроим город. В моем сознании особенно после нескольких первых прогулок по Вильнюсу это переформатировалось в историю, как князь уснул, увидел во сне город. Князь до сих пор спит, город до сих пор есть. Поэтому нельзя тревожить князя. Я лично, проходя через место, где речка Вильня впадает в речку Нерес, я стараюсь не шуметь. Пусть князь спит, пусть не просыпается. Жизнь в Вильнюсе действительно, с моей точки зрения, похожа на жизнь в чужом сне. В этом смысле это один из лучших городов для жизни, который я знаю.
Ирина Петерс: У Светланы и Игоря украинское гражданство, в Литве они с видом на жительство. Траектория жизни самой Светланы — это Берлин, Одесса, Москва и вот теперь Вильнюс. В одном из интервью она сказала: «Мы долго жили в Москве. Когда это перестало быть необходимым для выживания, то есть когда книги стали приносить доходы, стали думать, куда бы переехать. Так получилось, что я в то время я приехала в гости к знакомым в Вильнюс. Выйдя из автобуса…». Впрочем, Светлана расскажет лучше.
Светлана Мартынчик: Как можно выспаться в автобусе, вы себе представляете, особенно если тебя будят на украинской границе, потом на украинско-белорусской, потом на белорусско-литовской. То есть четыре раза тебя поднимают. И вот в 7 утра тебя привозят в Вильнюс. Дождливое серое утро. И вот я в этом ужасно не выспавшемся состоянии выхожу из автобуса, делаю первый шаг, ставлю ногу на асфальт. И тут я понимаю: боже, хорошо-то как — я дома. Это совершенно не обусловленное какими-либо внешними причинами чувство. Такое ощущение, что я дома. Потом было лучше и лучше. Это ощущение, я его запомнила навсегда — это было поразительно.
Ирина Петерс: Это состояние продолжается?
Светлана Мартынчик: Продолжается. Даже скажу больше, когда мы только переехали, было такое количество проблем, начиная с проблем, что вообще непонятно, как остаться. Поразительная штука, весь мир сейчас так устроен, что человек не может делать естественнейший для него выбор, где ему нравится жить. Внутри шенгенской зоны люди это могут, но в шенгенской зоне всего несколько лет. Датчанин может спокойно поселиться в Венгрии, если ему очень захочется. В этом смысле посвободнее стало. Когда эти проблемы осаждали наши головы, я очень хорошо помню ощущение: достаточно выйти из дома и пойти по улице, и у тебя нет проблем. Это поразительное ощущение. Что я могу сказать? Прекрасный ему снится сон и долгой ему и спокойной ночи.
Ирина Петерс: О магнетизме этого места многие рассказывали, другие практично говорят: здесь очень удобно. Нигде нет столько зелени, ни в одной столице европейской.
Светлана Мартынчик: Абсолютное ощущение, что этот город пророс через лес, органичное пророс через лес. И когда идешь через центр, попадаешь в какую-то рощу, где посреди какой-то прудик, квохчут куры и цветет хмель, понимаешь, да. Что касается Вильнюса, то, что он маленький, то, что он удобный, после 11 лет жизни в Москве меня так восхищает жизнь в городе, который даже со всеми пригородами насчитывает полмиллиона, я считаю, это очень правильное количество, это правильный размер. Это город, где тебя узнают в кафе, где ты приходишь в магазин покупать пряности, и тебе говорит продавец: а что-то вас давно не было. Заходите поздороваться, а то я волнуюсь, как у вас дела.
Ирина Петерс: О городах, как живых существах. Создалось впечатление, что вы к текстам относитесь тоже как к живым. Процитирую ваш же: «Тексты сами любят, когда их читают». Или: «Хороший текст в книге на бумаге становится еще лучше, чем в компьютере».
Светлана Мартынчик: Чем сложнее и серьезнее тема, тем осторожнее нужно с ней обращаться. Нет разговора об обустройстве Вселенной более содержательного, чем разговоры, которые ведут 12-летние дети, запершиеся на чердаке. Они свободны, не знают, что об устройстве Вселенной тысячи раз говорили и писали до них. Очень стараюсь, чтобы все тексты, к созданию которых я имею отношение, были не менее содержательны, чем эти разговоры детей на чердаке, которые для меня высший критерий.
Ирина Петерс: Куда уходит эта детская свежесть восприятия, в том числе слова?
Светлана Мартынчик: Никто ничего не теряет вообще. Все, что у нас было, все навсегда остается при нас. Просто по мере того, как человек вырастает, попадает под жернова системы образования, я имею виду вообще научения всему, человек большую часть своего детства втянут в процесс, когда ему объясняют, как устроен мир. Просто придавливает такая гора, поди из-под нее выберись.
Ирина Петерс: Макс Фрай, псевдоним, нет ли усталости от него?
Светлана Мартынчик: Удобен тем, что он прекрасно описывает автора текстов, идеально подходит. С самого начала казалось, что будет очень интересно, если под одним и тем же именем будут выходить легкие, поверхностные и забавные романчики в жанре фэнтази и более серьезные романы и литературоведческие статьи. Мы до сих пор гордимся «Азбукой современного искусства», которая является единственным текстом, который внятно объясняет, что такое современное искусство. Очень интересно подписывать все эти абсолютно разные работы одним и тем же именем, чтобы просто показать: смотрите, один и тот же человек он может так, он может так и этак. Дело не в том, что Макс Фрай так круто, дело в том, что каждый человек целая Вселенная с невероятным многообразием возможностей. Если у нас есть минимальный шанс намекнуть людям, что они тоже так смогли бы — это неплохо.
Ирина Петерс: Вы говорите: хаос не в мире, хаос — в головах.
Светлана Мартынчик: Это очевидно. В мире вообще все в порядке, в порядке ли с человечеством. Можно всегда ставить вопрос: все ли в порядке со мной? Каждый может ставить этот вопрос только индивидуально, наедине с зеркалом.
Ирина Петерс: Как так получается, что ваши книжки, которые выходят стотысячными тиражами, пользуются большой популярностью, их раскупают в разных городах и странах, при том, что вы выкладываете тексты в интернете? Одно другому не мешает?
Светлана Мартынчик: Для хорошей книги текст, выложенный в интернете — это просто, извините, дополнительная реклама. Когда книга хорошо, человек читает в интернете, он даже не будет покупать себе, у него есть друзья, у друзей есть день рождения. Просто из личных соображений он эту книгу подарит два, три, четыре, пять, шесть раз.
Ирина Петерс: О книге, над которой сейчас работаете, которая хорошо пишется в такую жару?
Светлана Мартынчик: Книга называется «Обжора Хохотун» — это очередное продолжение «Хроник Ехо». Сейчас уже пишется две новые книжки, и одна из них все-таки будет наконец-то большая книга про Вильнюс. Но текст обязательно должен помещаться в своего автора. И все эти годы нам приходилось дорастать до размеров, чтобы в нас поместился возможный текст про Вильнюс. Кажется, мы уже подросли.
Ирина Петерс: Есть же ваша книга «Ключ из желтого металла» про Вильнюс.
Светлана Мартынчик: Города там такие же полноценные персонажи, но Вильнюс там все-таки один из.
Ирина Петерс: А правда говорят, что из-за этой книжки народ потянулся сюда из разных мест?
Светлана Мартынчик: По моим наблюдениям, огромное количество народу стало ездить в Вильнюс, чтобы искать улицу, на которой жил Карл, и они приезжают, и они находят. Специально рано утром выходят искать эту улицу, нашли и испытали невиданное блаженство – это совершенно точно. Правда, в Прагу и Краков народ тоже стал ездить, почитав книжку, то есть Вильнюсу досталось не все.
Ирина Петерс: Может быть есть литературное высказывание, афоризм, который очень задевает?
Светлана Мартынчик: Меня задевает весь этот мир во всей его сложности. Совокупность всего написанного Борхесом, пожалуй, это достаточно велико. А фраза — это всего лишь фраза. Все одинаково имеет значение, поскольку это часть с нашей с вами жизни, поэтому все значительно, любая деталь значительна. Одновременно нет ничего, что было бы важнее всего остального.
