- А вот эта штука – она тоже микрофон, да? Друзья, я должна сказать сразу, что я безумно счастлива, что Вы все уже удобно сидите, более или менее, по крайней мере, а не стоите в какой-то жуткой очереди друг у друга на ногах… Это был мессидж номер один. Мессидж номер два – чтобы не заставлять Вас ждать, я пожертвовала самым ценным в жизни, и не заехала в Гостиный Двор за вишнёвым табаком. А курить обычные сигареты я не могу, они мне противны. Вот. Поэтому, если у кого-то из присутствующих есть Rothmans в синих квадратных пачках, можно меня угостить. Если нет, то я умру у Вас на руках, и это будет тоже вполне выдающееся событие. Мессидж номер три состоит в том, что я прошу – не нужно меня фотографировать, потому что в этом освещении с любительскими камерами мы будет иметь изображения багрово-синего уродца. И мне бы очень не хотелось фигурировать в медиа-пространстве в виде вот этого вот багрово-синего уродца… Желание, я думаю, понятное. Морда, опять же, как видите, у меня резиновая, и выражения она корчит знатные. Не хотелось бы это всё тиражировать. Так, на этом мои судьбоносные мессиджи, пожалуй что, закончены… Спасибо за внимание, я пошла…(Марта смеётся. Зал громко ржёт)
— Что мы будем с Вами делать дальше… Я, к сожалению, не выучила ни одного стишка и не разучила ни одной песенки, и понимаю теперь, что это была большая ошибка. Я вот могу показать Вам свои оранжевые сапоги, и на этом культурная программа вечера, пожалуй что, закончена. Поэтому, я думаю, что меня можно спрашивать про всякие глупости, заставлять меня рисовать на книжках всякие опять же глупости, и вообще всяко иметь, как это обычно делают с людьми, у которых хватило глупости опубликовать написанные книжки…
— Скажите пожалуйста, зачем Вам была нужна литературная мистификация? Зачем был нужен Макс Фрай?
— Это хороший вопрос… В том смысле, что это один из многих вопросов, на которые нет короткого ответа. Дело в том, что мне совершенно не нужна была литературная мистификация. Я не просыпалась по утрам с криком «Ой, мне нужна литературная мистификация!!!», просто эти книжки придумывались и писались, это был достаточно долгий процесс, и публиковать их никто не собирался. К тому времени, как дошло дело до публикации, было уже понятно, что у персонажа этой книжки и автора этой книжки одно и то же имя – Макс. У автора этой книжки появилась чудесная немецкая фамилия – Фрай. Я уже пятьдесят восьмую тысячу раз это говорила, что вместе обозначает его имя: «Макс Фрай» — это «без Макса». Всё это очень старая история. То есть, это не был замысел – так получилось. Это не была какая-то концепция, стратегия, которую придумывали, а потом трудолюбиво осуществляли какие-то люди… Так вышло.
— То есть, это действительно никакой не специальный такой ход?мм
— Да конечно! Да какой это специальный ход! Посмотрите на меня – перед Вами человек, способный на специальные какие-то менеджерские коммерческие проекты? Вы посмотрите…
— Тогда почему Вы раскрылись в конце концов?
— А раскрыться пришлось по той простой причине, что из издательства местного, питерского, «Азбука», ушёл главный редактор Вадим Борисович Назаров… вот, меня опять кто-то фотографирует, кому-то дам по жопе… Так о чём это я… Издательство «Азбука» имела такую гениальную, можно сказать, затею – им очень хотелось, чтобы под именем «Макс Фрай» писали книжки какие-то посторонние дяди и тёти, потому что им казалось, что нужно иметь тридцать тонн книжек Макса Фрая в год. И они как-то тайно от меня зарегистрировали словосочетание «Макс Фрай» в Торгово-Промышленной Палате как свою торговую, извините, марку. Собственно говоря, только сказать публично несколько раз правду, показать своё личико – это был способ заставить их как-то эти бумажки вежливо, через адвоката, мне отдать. Потому что, если бы псевдоним не был раскрыт, ну и читали бы все сейчас какую-то макулатуру, подписанную этим прекрасным именем. А имя это для создания макулатуры не приспособлено. Не затем он родился.
— То есть, здесь уже нельзя было брать другой псевдоним?
м
— Нет, ну дело же не в псевдониме, дело в том, что на тот момент, скажем так, Макс Фрай – неважно, автор, персонаж, человек – за этим словосочетанием стоял больше, чем псевдоним. За этим был, условно говоря, автор, которому верили. Позволить кому-то от моего имени впаривать людям, привыкшим к витаминам, какой-то гнилой корм – это как бы нельзя… То есть, если бы мне понадобилось идти на какие-то жертвы, не знаю – продавать квартиру и выкупать этот псевдоним – мне пришлось бы это делать, потому что я не могла позволить чтобы… да… люди верят, идут – а им кусок тухлятины в горло – бубух!.. То есть, по крайней мере, за всё, что я делаю, я сама могу ответить. Я сама за это отвечаю, я делаю то, что считаю нужным – хорошо это или плохо… непонятно вообще, существует ли это «хорошо» или «плохо»… но я не готова ни отвечать за чужие поступки, ни, тем более, позволить прикрывать чужие мерзости моим распрекрасным именем. Вот так.
— Скажите пожалуйста, ведь всё-таки Вы полностью одна пишете?..
— Вы знаете, я эту историю тоже рассказывала миллион раз, причём, что совершенно замечательно, мне всё равно не особо верят… Видимо, я произвожу впечатление человека… видимо, глаза у меня вороватые, и кажется, что я как-то хочу задвинуть в тень некий коллектив гениальных авторов. Вынуждена Вас разочаровать – всё написано мной до единого слова, за исключением истории, которую… если кто читал роман «Наваждения», и помнит там историю, которую рассказывал… Господи, как же его звали?.. историю про Вукушиха Махару, короче говоря… такую странную историю, которую рассказывает караванщик, про Вукушиха Махару, который попал в Черхавлу, и потом по ней долго тосковал, после того, как вернулся… так вот, эту вот историю написал Игорь (Степин – прим. SerguntiuS’а), каковой же Игорь в самом начале, когда это был никакой не литературный проект, а просто мы придумали себе очередную игру… он очень активное принимал участие в придумывании мира и Соединённого Королевства и Ехо, в придумывании имён и т.д., и т.п. То есть, условно говоря, он как демиург очень сильно помог мне построить этот Мир, и, я думаю, сделал процентов восемьдесят работы. Потом он некоторое время меня всякими способами уговаривал эти истории начать писать, потому что ему было страшно интересно, как в этом вот придуманном, сделанном Мире, будут происходить те или иные действия, как это будет работать. А потом ему довольно быстро стало скучно. Ну а мне было уже достаточно сложно остановиться, скажем так…
— А оформление Ваших книжек ему принадлежит?
— Смотря какое издание. Потому что то, что мы видим сейчас, то, что выходит сейчас в «Амфоре», это художница Люся Милько. А то, что оформлял Игорь, это были оранжевые издания, которые выходили в «Азбуке» ещё… Вот оранжевые обложки, с чёрно-белыми картинками, и с чёрно-белыми же картинками внутри в начале каждой повести, это были картинки Игоря. И, собственно говоря, можно было бы и сейчас оформлять так книги, если б не все эти длительные разборки с «Азбукой». Я думаю, что пройдёт ещё несколько лет, и можно будет на очередное переиздание его графику на обложки вернуть. Немножечко, я думаю, в другом виде. Я имею в виду не графику менять, а сам дизайн обложки. Вот, такие дела…
— Простите, можно вопрос?
— Можно.
— Скажите пожалуйста, а если этот псевдоним, абсолютно раскрученный… разве он по нашим авторским правам не только у Вас был законен… чтобы его нельзя было ни отнять, ни воспользоваться, ни посягнуть?
— А вот, понимаете, какое дело… это с Вашей точки зрения такого разумного человека и стороннего наблюдателя, это может быть и было к тому времени брэндом… У меня слово «брэнд» в голове совершенно не укладывалось, и не укладывается до сих пор. Кроме того, нужно понимать, что я человек предельно, до лоховатости, честный и благородный. И ожидаю, что вокруг меня все точно такие же зайчики пушистые. Это – раз. И что псевдоним мой кто-то пойдёт в какую-то Торгово-Промышленную Палату регистрировать как свою торговую марку, а чиновники Торгово-Промышленной Палаты, не разбираясь, ему позволят это сделать, это тоже для меня совершенная дикость. Это – два. И если бы я просто не раскрыла себя, а всё это решалось бы через суды и адвокатов, это естественно можно было бы оспорить и отсудить. Но это продолжалось бы несколько лет, эти процессы, и вот в течение этих нескольких лет владельцы этого самого псевдонима, или как Вы говорите, брэнда, могли бы делать с ним всё, что им нравится «вместе с шоколадом Wispa»…
— Скажите, а когда был впервые придуман мир Хомана?
— Мир Хомана – это вообще очень старая история… Мир Хомана – это часть… да почему часть!.. это была гигантская игра для двух человек, которая в какой-то момент стала художественным проектом. Я не уверена, что это был такой уж правильный поступок, но все обстоятельства складывались так, что этого было не избежать. Это… года, кажется, с 87-го, Игорь начал этим заниматься для себя. В 92-м нас уговорили в первый раз показать это как художественный проект на выставке в Москве, после чего всё это распрекрасное искусство стало ездить по всяким заграницам. в основном, как-то, по Штатам и Германии. Как-то эти две страны очень возлюбили пластилин. В остальных, видимо, просто не хватило денег на то, чтобы обеспечить нас пластилином, и на прокорм… не знаю. Вот. Всё это в конце 80-х было придумано. А книжка «Гнёзда Химер»… это мне попала такая вожжа под хвост, и было очень интересно. Дело в том, что книжка «Гнёзда Химер» — это мой спор с немецкими искусствоведами. Потому что они в один голос – когда мы показывали им пластилиновые макеты мира Хомана, энциклопедии, в которых подробно перечислены все страны, народы, города, животные, архитектурные стили, местные мифы записаны, и т.д. – они говорили, что мы создали утопию. А мы говорили: «Так, подождите, граждане немцы, вы чего? Какая утопия? Посмотрите, в этом мире всё не так, как у нас – у них не всё идеально, у них такие проблемы, сякие проблемы…». «Это утопия», говорили граждане немцы стройным хором. И для меня лично написать книжку «Гнёзда Химер» было очень интересным способом попасть в эту «утопию», поместить в неё живого человека, и изнутри посмотреть на эту так называемую «утопию». И понять, можно ли в ней вообще выжить и не сойти с ума хотя бы в течение года…
— А можно где-нибудь до сих пор увидеть пластилиновый мир?
— Эти пластилиновые кусочки можно до сих пор точно увидеть в городе Нью-Йорке в галерее Рональда Фельдмана… правда, я не уверена, что можно увидеть, потому что оно стоит в хранилище. В Русском музее в отделе новейших течений есть небольшой макет пластилиновый – опять же не знаю, он у них в экспозиции или в хранилище. Но в Русском музее в отделе новейших течений имеет смысл хотя бы спросить. Не знаю, где он там выставлен – не выставлен, но он им принадлежит. Так… в Мюнхене в музее точно стоит кусочек. И в городе Хаген, тоже Германия… это между Дюссельдорфом и Дортмундом… тамошний музей приобрёл несколько пластилиновых фрагментов, вот у них – наиболее полное собрание. Плюс у них есть сайт в Интернет, где всю эту красоту они сфотографировали и выложили. Нужно Гуглом искать по фамилии «Мартынчик», или «Хоман», «Мир Хомана», «Хаген», и вот как-то Гуглом я на них и выхожу. На самом деле, я попробую поискать ссылку этого хагенского музея, и бросить её в ЖЖ… Спасибо большое, мне только что спасли жизнь…
(Марте на стол положили синюю квадратную пачку Rothmans)
— А возможны переводы Ваших книг на другие языки?
— Вот знаете, переводы – это вещь, которую невозможно запланировать. Да, они происходят. Вот в Испании в сентябре вышла книжка. Историю этого перевода я могу рассказать, потому что, скажем, профессиональные переводчики и издатели, они не очень верят, что такое реально возможно. Дело в том, что в Испанию эта книжка попала следующим образом: питерская девочка Юля, которая уже много-много лет, с юности, живёт в Испании, и каждое лето ездит сюда в отпуск, она увезла в какой-то момент подаренную стопку книжек, и начала их там читать. Поскольку все друзья вокруг – испанцы, ей страшно хотелось им дать это почитать, а потом вместе дружно это всё обсудить… Ирочка, спасибо… (Марте принесли пепельницу) Меня окружают ангелы, я не знаю, за что мне такое счастье!.. В конце концов, она всё это начала переводить сама. Она хорошо знает испанский, и, естественно, много лет им пользуется, на нём говорит. Но это всё-таки язык не родной, и ей было трудно. Тут в кругу её знакомых обнаруживается молодой человек, испанец, но по профессии – славист и переводчик с русского. Они вдвоём стали делать перевод, и перевели практически весь первый том, который называется «Чужак» (а в первом издании он назывался «Лабиринт» — неизвестно, с каких хренов… ну, издатели так решили…). Первый том, «Чужак», они перевели практически до конца, и только тогда до них дошло, что это можно попробовать продать. Ну и тогда эта девушка, Юля, с какой-то там попытки… она показывала в разных издательствах… в конце концов, в издательстве «Планета» сказали: «Давайте!», и купили у них этот перевод. Переводчики получили свои деньги, книга вышла благополучно, то есть, всё закончилось хорошо – как в доброй сказке. И когда эту историю рассказываешь своим друзьям-переводчикам, особенно тем, кто живёт и работает за границей, они говорят: «Слушай, ну не трынди! Мы понимаем, тебе хочется рассказать хорошую историю, какие все хорошие… Но мы-то знаем, что нормальный переводчик переводит страниц десять, потом ищет издателя, готового заплатить, и только потом он работает дальше». Так вот, испанский перевод родился таким образом – людям попала вожжа под хвост, что нужно всех друзей присадить на это…
Я считаю, что это очень правильно, потому что книжка, которая начинала писаться исключительно для собственного удовольствия, она и переводиться также должна для собственного удовольствия. Вот ещё эта книжка вот только-только вышла в Вильнюсе, переведённая на литовский язык. Причём, тоже совершенно гениальная история! Потому что я совершенно независимо от этих обстоятельств переехала в Вильнюс – мне давно хотелось куда-то из Москвы деться, и тут, наконец, мои вильнюсские друзья объяснили мне, как у них легко и просто купить хорошую квартиру. Всё прекрасно, мы переехали. Я живу в Вильнюсе буквально неделю или две, и тут от человека, который когда-то делал какой-то сайт про Макса Фрая, и с которым мы остались в электронной переписке, приходит письмо. Человек не знает, куда я переехала. «Тут тебе такое странное письмо пришло из Прибалтики, я его тебе пересылаю». И странное письмо из Прибалтики, где мне понятным английским языком сообщают, что очень хочется перевести книжку на литовский, и обсудить это всё, встретиться и т.д. И координаты. Я в ответ на это посылаю свой вильнюсский телефон. Арвидас, он чуть с ума не сошёл, когда это получил… Ну, то есть, вот так… не потому, что я переехала в Вильнюс, там познакомилась, и там как-то перевели, а я переехала в Вильнюс в тот самый момент, когда меня искал вильнюсский человек… Ещё я знаю, что вроде бы как это всё переводилось… ну вот, вы меня всё таки фотографируете!.. Ну как же так можно!.. Будете потом жить с кривой рожей в фотоаппарате – ну кому счастье?..
Это на чешский ещё перевели, на польский и на болгарский. Это я знаю, потому что переводчики мне время от времени какие-то письма присылали с вопросами. Сейчас это всё вроде ещё будет выходить на итальянском, на немецком, и, как ни удивительно, даже на английском. Ну, это всё как-то так происходит… дело в том, что это вещи, которые от меня совершенно не зависят. Так сказать, пристраиванием книжек в зарубежные издательства занимается не автор, и вовсе не издатели, а такие специальные люди, которые называются «литературными агентами»… И на самом деле, как я тут выяснила с немалым удивлением, количество переводов, количество стран, в которых издаётся книжка, зависит не от книжки, не от успеха или неуспеха автора на родине, и не от качества текста, а от прыткости литературного агента. То есть, это всё какие-то такие вещи, которые я постепенно узнаю с большим изумлением – это какой-то новый, непонятный для меня мир. Но всё это как-то постепенно происходит, переводится… Первой ласточкой был всё-таки испанский перевод, который делался for fun. Вот так.
— Скажите, а двойная концовка того же самого романа «Гнёзда Химер» — это была Ваша идея?
— Естественно. А чья же ещё?..
— Ну… издательства «Азбука»…
— Знаете что, не родился ещё тот издатель, который навяжет мне свою концепцию! Это я Вам говорю честно. Я, как человек, который своими руками побил издателя, имею право делать такие заявления, потому что, по крайней мере, представитель издательства «Азбука» Денис Веселов, который мне предложил эту идиотскую концепцию, что какие-то дяди-тёти будут теперь писать тридцать книжек в год… он, в-общем, был физически выдворен из моего личного пространства, и я этим до сих пор горжусь. Потому что, когда я прихожу в состояние неконтролируемого бешенства, во мне просыпается мой прадед. А мой прадед знаменит тем, что как-то выдернул из земли фонарный столб, о чём свидетельством был штраф из полицейского участка, куда его сволокли после такого бесчинства. Я – достойная его правнучка. А так я и мухи не обижу, и драться не умею.
— А вот ещё господин из «Азбуки» распускал слухи, что Макс Фрай – это он сам…
-Ой, это другой! Это директор «Азбуки»? Максим Крютченко? Об этом я узнала какое-то время спустя. Причём, я не знаю – может это был коммерческий ход, то есть такая подготовка к тому, чтобы зарегистрировать имя как свою торговую марку – и всё шито-крыто… Может быть, это была такая дипломатическая игра… в-общем, тогда логичная, разумная и правильная… а может, он просто с ума сошёл… Ну, просто потому, что я встречала… немало было интересных эпизодов в моей жизни… то есть, я лично не встречала, но мне много рассказывали всяких штук. Ну, например, в конце 90-х мне рассказывали про явление Макса Фрая в город… дай Бог памяти, чтобы не перепутать… Новосибирск. Мне рассказывали, что в городе Новосибирске на книжном базаре (это где-то год 98 — 99-й) появился человек, высокий мужчина средних лет, в шляпе, который сделал обход книжных рядов, посмотрел на продавцов. Поругал тех, кто не продаёт книги Макса Фрая, сказал: «Вы дураки, вот я – Макс Фрай, у меня очень хорошие книги, их надо продавать». Похвалил тех, кто продаёт, сказал: «Раз Вы продаёте мои книги, такие молодцы, давайте я их Вам подпишу». Практически насильно подписал, перепортил им все экземпляры… Тогда Макс Фрай был ещё далеко не такого масштаба знаменитостью, чтоб так уж все жаждали иметь его драгоценную подпись на книжке. Но он был большой такой мужчина, харизматичный, убедительный… Он всем подписал книжки, велел всем строго-настрого продавать книжки Макса Фрая лучше, и исчез. Ну, так и ушёл – с концами… и больше его в этом городе никто не видел. Город, конечно, большой, но все друг друга знают. И никто его не опознал, явно был какой-то гастролёр. Мне до сих пор интересно!..
— А может быть это кто-то из знакомых пошутил?..
— Нет, ну это мог пошутить кто-то из моих знакомых, безусловно. Но это уже следствие не проведёшь, и не вычислишь. И кого из моих знакомых занесло в Новосибирск??? Дел у моих знакомых в ту пору в Новосибирске не было, и что кто-то поехал за свой счёт ради такого розыгрыша – это тоже мне не совсем понятно… потому что розыгрыш был в масштабах новосибирского книжного рынка – он всё равно дальше не пошёл, и я об этом узнала тоже случайно, когда познакомилась с человеком из Новосибирска, и он сказал: «А, вот кстати, несколько лет назад!..» Да… то есть, какой-то странный розыгрыш, так как он даже не позаботился о том, чтобы я об этом узнала. Кроме того, мне рассказывали о какой-то пьяной толстой тётке, которая время от времени покупает водку в московских магазинах, поёт пьяные песни, и всем говорит, что она – Макс Фрай. И я не знаю… возможно, что с уважаемым Максимом Ивановичем Крютченко произошла та же беда. И тогда я к нему несправедлива, и, наверно, надо было ему сочувствовать, а не ругаться. Ну вот, всё может быть…
— А «Книга одиночеств» — она полностью автобиографична?
— «Книга Одиночеств»?.. ну, как сказать… понимаете… всё, что я пишу – абсолютно автобиографично, потому что (и это – не кокетство!) я не могу выдумывать – я умею завираться… То есть, я могу начать рассказывать правду и только правду, а на каком-нибудь повороте меня, ка-а-ак занесёт! Вот, и поскольку заносит-то меня совершенно искренне, и я абсолютно себе верю. Я думаю, что сейчас даже, оглядываясь на свою, так сказать прожитую жизнь, я уже тоже не очень отличаю правду от вымысла. Тем более, что есть довольно много правды, у которой нет свидетелей, и есть довольно много вымысла, которому даже есть доказательства. Поэтому я окончательно запуталась, и предпочитаю считать всё это такой «как-бы-автобиографией»… А где заканчивается чистая правда и начинается «заврамшися» и «Остапа несло…» — я не знаю просто!
— Вы правда жили в Германии?
— Да!
— Долго?
— Я в Германии… как сказать… Во-первых, я там жила в детстве, с трёх до девяти лет, потому что мой папа работал советским оккупантом. Ну, была тогда такая работа, тогда многие военные работали советскими оккупантами. В частности, этим занимался мой папа. Он был военным музыкантом, и был он не офицером ,а старшиной оркестра. Это очень важно, потому что офицеры с семьями жили в таком закрытом вполне себе городке, за бетонной стеной, — их там более-менее охраняли. А мы жили в каких-то маленьких домиках вперемешку с домиками где жили местные жители, немцы. Рядом же были какие-то дома монгольских послов – и мы так вот, вперемешку с немцами и монголами, и жили дружной интернациональной семьёй. Это было возле музея, где был подписан договор о капитуляции Германии… а самое кайфовое в этом музее было, что у него во дворе были выставлены танки и всякие там зенитные установки и «Катюши». И, конечно, это лучшая детская площадка для игр, которую можно придумать. А во второй раз – это уже в качестве одного из художников, которые лепили этот самый пластилин – я уже неоднократно Германию объездила во взрослом возрасте, и жили мы там по несколько месяцев, потому что готовили выставки… (Марту фотографирует какой-то очень серьёзный проф) А Вы, кстати, всё стоите и снимаете мой профиль. А профиль мой ужасен!!! Ужаснее моего профиля может быть только атомная война, я Вас уверяю. Я здесь много лет живу, и очень хорошо это знаю. Особенно левый профиль! У Вас фотоаппарат не выдержит, треснет от моего профиля, я Вам клянусь…
— Ну, это уже отчасти кокетство, потому что как публичный человек, Вы должны были быть готовы к тому, что на пресс-конференции Вас будут снимать!
— Вы знаете что!.. Во-первых, кокетство – не грех. Это – раз. Во-вторых, будучи публичным человеком, я предпочитаю, чтобы снимки этого самого публичного человека были сделаны профессионально, и при хорошем освещении. Потому что человека, даже гораздо более привлекательного, чем я, можно сфотографировать таким образом, что он предстанет совершенно одутловатым уродцем малинового цвета. Достаточно плохая камера, неумелые руки… а в сочетании эти вещи творят чудеса!.. И потом эти все зелёные, малиновые одутловатые уродцы множатся в Интернет. В том же самом Интернет написано, что это и есть я. И многочисленные юные сердца разбиваются, потому что они думают, что я всегда такой зелёный одутловатый уродец, а не только в отдельно взятой любительской камере. Я понятно объяснила? Кроме того, что касается каких-то самолюбований, я могу сказать следующее – я считаю себя совершенно прекрасным существом; если бы я считала иначе, я бы просто не позволяла себе выходить на люди, потому что если предъявляешь себя людям, это можно делать только с уверенностью, что ты им даёшь что-то прекрасное. Если я считаю себя гадким, мерзким и несимпатичным уродом – я сижу дома и не порчу никому настроение своим видом. У меня такой подход.
— По поводу зелёного цвета… что послужило поводом для выбора нового цвета обложки?
— Это, некоторым образом, странная история… потому что меня спрашивают обо всём – и о цвете обложки книг, и о ценах на книги в книжных магазинах… Вы понимаете, я не решаю эти вопросы. Во что красить обложку – это решают в издательстве, есть главный дизайнер. Я что могу сделать – я предложила им попробовать поработать с графикой Люси Милько, и они как-то вот сработались-сдружились к своему огромному счастью и восторгу. Цвет обложки никто со мной не обсуждал. Тем не менее, я должна сказать, что цвет обложки, наконец, удивительным образом стал таким, как было задумано с самого начала. Потому что Вы помните – появились оранжевые книжки. Так вот, они были задуманы как зелёные! И в компьютере они были сделаны ровно вот этого салатно-зелёного цвета. И когда девушка Юля, которая помогла сдизайнить нам все эти обложки, стала распечатывать это всё на своём принтере, в принтере закончилась какая-то краска, и обложки полезли сначала зелёные, потом лиловые, потом оранжевые – и когда мы увидели, как замечательно смотрятся оранжевые обложки, мы сказали: «Ой, ура!», и оставили это страшное последствие. В-общем, книжки стали оранжевыми, потому что нам понравилось. А когда издательство «Амфора» мне сказало: «Вот, посмотри, мы тебе присылаем макет обложки, как мы сделали, зелёненькие…», я, естественно, обхохоталась, потому что они наконец стали того задуманного цвета… так всё совпало… Вот. Но это иллюзия, что я решаю всё. Я вам скажу больше – цены на книги на всех лотках и во всех подземных переходах тоже назначаю не я, поверьте!..
— Скажите пожалуйста, вы чем-нибудь кроме творчества занимаетесь?
— Я и творчеством не занимаюсь. Я не люблю этого слова. Я иногда тексты пишу…
— Хорошо, тексты пишете… Кроме этого – ничего нет? На телевидении вроде работали?..
— Было время, да… Но я сезон там проработала. Телевидение – это всё-таки скучно. У меня сейчас выходит каждое воскресенье в 17-30 по московскому времени программа «Свободный вход». Выходит она на «Радио России». Естественно, волн я не то что не помню, я не знаю вовсе. Но я знаю, что на сайте «Радио России» в Интернет они в архиве все эти эфиры выкладывают. Мы с Димой Воденниковым, московским поэтом, делаем совершенно замечательную программу в совершенно тупом формате. То есть, понятно – к нам приходит какой-то гость, какая-то знаменитость, и мы из этой знаменитости за первые три минуты делаем живого человека, а потом говорим с ним про всякие прекрасные вещи – то о жизни и смерти, а то детство вспоминаем, страшные сказки рассказываем, и учим друг друга, как секретики закапывать. Вот, такая программа с сентября идёт. Но это так… я должна сказать, что воспринимаю это абсолютно как хобби, потому что это пока в удовольствие и в кайф. А когда пойму, что еду раз в месяц в Москву писать эти эфиры как на работу, я, конечно, мгновенно с этим завяжу, потому что работать на радио невозможно. А играться с этим бывает очень увлекательно.
— Простите, но раз Вы говорите, что Вы пишете тексты… соответственно, Вы себя не называете словом, которое значимо в русской культурной жизни – писатель?..
— Какое слово значимо в русской культурной жизни??? В русской культурной жизни значимо огромное количество слов, а особенно значимо в русской культурной жизни назаборное троебуквие, которое скрывает за собой, как мы знаем, дрова. Разумеется, я не называю себя писателем. Было бы странно – вменяемый взрослый человек стоит перед зеркалом и говорит: «Я – Писатель! Я – Писатель!!! Чёрт побери, я – Писатель!!! Я – Творец!»…
— Дело в том, что все, все Вашего поколения люди, пишущие книжки – которых, как Вы понимаете, море – они так и называют себя…
— Нет, Вы понимаете, я за своих коллег не отвечаю. Это – раз. А во-вторых, я думаю, что люди многие вещи делают автоматически, необдуманно. Они не то чтобы становятся в позу и говорят: «Я – Писатель!». Я думаю, вот их называют писателями, они и говорят: «Ну да, мы тут писатели…». Но я не люблю говорить штампами, не люблю говорить необдуманно и автоматически.
— Но Вы же автор текстов? Или здесь проблемы авторства тоже так же стоят?..
— Я не знаю, у меня нет проблемы авторства. Иногда я сажусь и пишу тексты. Я не обдумываю проблему авторства, честно слово. Это слишком абстрактная проблема, понимаете?..
— Но тут возникает этот термин – «текст»… это уже постмодернистская вещь…
— Я не вижу ничего страшного в постмодернизме. Хотя постмодернизм, как любая другая вещь, она описывает явление настолько огромное, что на вершине этого явления – безусловные шедевры, прекрасные находки, и то, что делает, скажем, читательскую и зрительскую жизнь гораздо более интересной. Естественно, где-нибудь на другом конце этого явления находится полный, скучный, никому не нужный и не интересный мусор. То же самое можно сказать о чём угодно, начиная от сюрреализма… да я думаю, что в культуре средневекового барокко ровно так же есть явления прекрасные и явления никому не нужные и отвратительные. А постмодернизм сам по себе…термин, термин искусствоведческий. Его очень часто говорят с каким-то негативным, заранее негативным смыслом. И это тоже штамп. Как в 90-е годы многие молились на постмодернизм, не давая себе труда разобраться, что это такое, и что за этим стоит – так сейчас очень многие (запоздало, когда постмодернизм уже утратил актуальность) на него ругаются, что уже совершенно бессмысленно. Это всё равно что ругаться на погоду – она не изменится. Она, к тому же, не плохая и не хорошая – просто бывает НАМ жарко или НАМ холодно… Ой, тут вот кто-то в середине сидел, кто хотел говорить, а ему не дали, я помню! Это Вы?
— Это я!
— Вот.
— Вопрос был про города и путешествия – насколько я знаю, Вы очень часто куда-то ездите, и получаете от этого большое удовольствие. А что для Вас комфортнее – приезжать в новые города и старые города в одиночестве или в хорошей компании друзей? И как подружиться с городом, с Вашей точки зрения?
— Конечно… в компании друзей – это ты едешь тусоваться в компании друзей. Это не имеет никакого отношения ни к путешествию, ни к городу. Это тоже прекрасно, но только это другой формат. Надо понимать, что в компании друзей можно получать прекрасное общение – вряд ли можно хорошо и глубоко можно узнать место, скажем так… Конечно, если есть желание лично познакомиться с каким-то городом, нужно туда ехать в одиночку, никакой компании друзей, никакого единственного близкого человека, потому что он будет отвлекать. А города ревнивы – они увидят, что ты, собственно, занят, так и скажут: «Ладно, проходи мимо…».
— Скажите, как родилась идея «Русских Инородных Сказок» и антологий всяких? Вообще, по какому принципу вы себе выбираете соавторов?
— Не соавторов! Это не соавторы, это люди, которые… О, какая прелесть! Господи! Это главный редактор издательства «Амфора» Вадим Назаров. (В.Б. входит, садится на стульчик справа от Марты, у окна) Вадим Борисович – это совершенно прекрасно! Если бы этот человек когда-то не напечатал первую книжку нашу по блату, то ничего бы и не было. Вадим, правда? Я всем говорю, что нам по знакомству эту книжку напечатали, и никто не верит!
— Так и было.
— Ага.
— Это было десять лет назад…
— Это было 10 лет назад… ну, было это, скажем, девять с половиной лет назад. Десять лет назад книжка как раз начиналась писаться. 1 ноября 95-го года первые несколько строчек были написаны, сразу после полуночи. И не вычеркнуты потом. Вот. Так, Вы меня спрашивали про антологию и «Русские Инородные Сказки»… извините, что так получилось, просто так совпало, и их принесли ровно в тот же миг. Это на самом деле то, что некоторые мои знакомые, называют «божья рифма». И такие совпадения – они всегда свидетельствуют о том, что всё происходит очень здорово, правильно и в нужном направлении. Органично и гармонично. Значит так… тут дело вот в чём… Когда-то в 98-м году, в конце 98-го года, друзья подбили меня сделать свои Интернет-проект. Этот Интернет-проект, он был по сути своей дурацким. Это были обзоры литературных конкурсов. Но я настолько не знала Интернет-среду… для меня всегда какое-то новое дело – это такой челлендж, вызов – я первые полгода буду это осваивать, ничего не понимать, у меня ничего не будет получаться, потом начнёт получаться, и это чистое счастье. Потом я понимаю, что всё уже знаю и умею, мне становится скучно, и можно искать какое-то новое занятие… Да, так вот, я не зря начинаю так издалека. Дело в том, что занимаясь этими обзорами литературных конкурсов, я, естественно, была вынуждена прочитывать огромное количество текстов, потому что, условно говоря, формула «не читал, но осуждаю» — да, мы понимаем – формула не совсем достойная.
И я, надо сказать, пришла-то в Интернет с абсолютно предвзятым дурацким мнением, которое до сих пор есть у многих людей, что в Сети хорошей литературы быть не может, что там тусуются безумные графоманы, ну и т.д. И вдруг я прочитываю один графоманский текст, второй, третий… а четвёртый оказывается не то чтобы гениальным, но прекрасным рассказом. «Так…», — думаю я, — «какое прекрасное исключение из правила»! Проходит несколько месяцев, и я понимаю, что этот рассказ не был исключением из правила, а это было просто ещё одно правило, нам доселе не знакомое: в Интернет гнездятся не сплошные графоманы, и не сплошные гении… это огромная информационная свалка, не помойка, а именно свалка, куда сваливают что ни попадя. И среди этого «чтонипопадя» встречаются настоящие сокровища, настоящие клады. Какое-то время я ограничивалась тем, что находила хорошие тексты, давала на них ссылки на сайте…ну, что вот, это прекрасно, это прекрасно, это тоже прекрасно, и это прекрасно… Потом я начала понимать ,чток тому времени, в конце 90-х, по статистике всего 2% населения России имело доступ в Интернет – и то, время от времени. Тогда мне пришло в голову, что, конечно, все эти прекрасные тексты надо издавать на бумаге. Мне было очень странно, что до сих пор это не произошло. Я не понимала, почему редакторы всяких издательств не сидят сутками в Интернет и не находят гениальных авторов… ну, поскольку этого не происходило, и никто кроме меня не знал, что гениев так много, мне стало понятно, что надо как-то тянуть одеяло на себя. К тому времени сложилась такая ситуация, что имя «Макс Фрай» стало более-менее известно. И это было имя, которое у читателей какой-то интерес вызывало. И тогда я поняла, мне в голову пришла такая прекрасная иезуитстская идея, что если какое-то количество читателей мне верят, то, возможно, они поверят не только тому, что мною написано – возможно, они поверят мне как читателю, поверят моему выбору.
И вот эта идея показалась и издательству не настолько рискованной, как просто издание сборника рассказов никому не известных авторов, и у меня было такое счастливое вдохновенное желание немедленно всех этих прекрасных авторов читателям показать. И вот на такой торжественной ноте это всё и начиналось. И сейчас как раз это всё происходит уже несколько лет, и я с ужасом, в хорошем смысле слова, убеждаюсь, что хороших текстов в Сети появляется всё больше и больше – просто за счёт того, что всё больше прекрасных людей получают доступ в Интернет и возможность сложить туда свои тексты. То есть, бросить это дело, и не издавать все эти прекрасные короткие истории, сказки и рассказы, и большие романы, которые тоже пишутся, было бы преступно по отношению даже не столько к авторам, которые как-нибудь перебьются, а по отношению к читателям, которые этого всего без меня, без нас, не найдут. То есть, мне кажется, что это совершенно прекрасное, великое дело – тем более, что в антологии, которые мною составлены, всегда входят рассказы, которые я искренне считаю интересными. За каждый я головой готова ответить. Вам не нравится – хорошо, я – свинья, у меня плохой вкус. Вот, рубите мне голову, и в следующий раз не покупайте составленный мною сборник. Но я считаю, что всё это совершенно восхитительно. Вот так. Я ответила на Ваш вопрос? Я как-то вообще чрезвычайно болтлива, по-моему…
— Ну так беседа же Ваша…
— Да, беседа моя… но меня несёт, как Вы видите!
— Много ли Вы читаете? Ваше имя пишут под рецензиями на спинках книг, и Вам, наверное, присылают книжки…
— Нет, мне не присылают книжек. А что касается рецензий, подписанных моей фамилией, на спинках книг, это же всё последствия моей долгой бурной деятельности в качестве сначала обозревателя сетевых литературных проектов… потом у меня в первом русском таком периодическом Интернет-издании gazeta.ru, а потом и в vesti.ru, была своя рубрика, где три раза в неделю выходили какие-то заметки о книгах. И сейчас, когда эти книги издаются и переиздаются, издатели обычно спрашивают у меня разрешения поместить там отрывок из моей старой рецензии на обложку. Или не спрашивают разрешения. В-общем, они это делают, и понятно почему. Иногда бывают забавные моменты – когда, например, на новый роман автора помещают отрывок моей рецензии на старые его романы, написанные несколько лет назад… Так было, собственно говоря, с новым романом Роберта Ирвина, куда присобачили на спинку рецензию, написанную на «Арабский кошмар»… Ну, то есть, всё бывает, всё это довольно забавно. Если издателям кажется, что мои тёплые слова – это повод читателя убедить, что книга – хорошая, то я совершенно с этим согласна, потому что я себя как читателя ценю. Мне кажется, что я правильный и хороший читатель. А насчёт того, много ли я читаю… тут такая фишка, что я так много текстов читаю, когда собираю свои антологии, что нормальных бумажных книг, заключённых в обложку, я читаю всего несколько в год – мой читательский ресурс, он тоже не безграничен, и время моё тоже не безгранично. Такая вот грустная история.
— А Вы не боитесь, что со временем Вам наскучит и написание текстов?
— Вы знаете, я вообще довольно мало чего боюсь… Иногда мне кажется, в минуту слабости, что я боюсь смерти… Но поскольку невозможность писать тексты никак не связана со смертью, безусловно, я бояться её не могу. И даже более того, как по мне, это будет совершенно прекрасное время, когда можно будет отдохнуть и заняться чем-нибудь другим. Потому что необходимость и потребность писать тексты – это тоже своего рода… это тоже не самая лёгкая и сладкая жизнь. Я понимаю, что это тоже многим кажется кокетством, но пока не попробуете – не узнаете. Это своего рода каторга – она сладкая, приятная, но – каторга. Когда вместо того, чтобы на честно заработанные деньги уехать на три месяца путешествовать по Европе, ты говоришь своим друзьям, «поезжайте сами», и сидишь дома с утра до ночи – пишешь книжку… потому что если ты не будешь писать, у тебя голова лопнет… Ну, то есть если у меня появится возможность не писать тексты – это будет прекрасно, как мне сейчас кажется.
— И чем Вы займётесь, если не будете…
— Да откуда ж я знаю? Ну как можно это планировать? Я не знаю, чем я займусь завтра. У меня есть, конечно, какие-то планы, но я отдаю себе отчёт, что они могут не реализоваться даже без всяких там трагических причин. Они могут не реализоваться просто от того, что мы с Вадимом Борисовичем договоримся встречаться не в одиннадцать, а в три. Ну, мало ли… И таких факторов ещё очень много. Как же я могу думать сейчас всерьёз о том, чем я буду заниматься, когда перестану писать тексты, когда я даже не уверена, что я их перестану писать!
— А по какому принципу Вы составляли имена в Ехо?
— Да ни по какому принципу! Нет, ну там есть какие-то имена-шифровки, загадки, но это всё какие-то частные случаи. А имена центральных персонажей… они на 90%, имена и топографические названия, придуманы Игорем, и я совершенно не спрашивала его: «Почему так, а почему этак?..» Потому что когда художник и профессиональный демиург тебе выкладывает список каких-то прекрасных слов, ты и принимаешь с благодарностью. Не, ну там есть какие-то слова, имена, которые представляют собой каламбуры и шифровки… как, например, список узников камеры № 5-Хох-Ау. Это, конечно, переделанные фамилии разных русских поэтов разных поколений. Такие игрушки есть, но их довольно мало. И они, как правило, касаются только случайных эпизодических персонажей.
— А можно ещё примеры таких шифровок?
— Слушайте, я вот сейчас сяду, буду скрести в затылке, и вспоминать свои шифровки! Вы читатель – Вы и вспоминайте. И спрашивайте, а я Вам честно скажу – была это шифровка или нет.
— А встречали ли Вы в жизни людей, похожих на Ваших персонажей?
— Вы знаете, я сейчас скажу банальнейшую вещь… Люди вообще похожи куда больше, чем им кажется… На самом деле, человека, похожего на всех персонажей, я ежедневно вижу в зеркале. На самом деле, всякий человек, который рассказывает историю, он всегда рассказывает историю о себе. Вопрос только в том, насколько он исказил, интерпретировал, переделал факты. Но основа – она всегда внутренняя.
— Вопрос, который уже неоднократно задавался… Как Вы относитесь к людям, которые берут имена Ваших персонажей? Какое возникает отношение?
— Знаете, у меня нет к этим людям никакого отношения… потому что, во-первых, все эти люди – разные, и я мало с кем из них знакома. У меня не может быть какого-то общего отношения к ним ко всем. Понимаете что… я человек другого склада… я бы, наверно, не стала брать себе имя какого-нибудь даже самого любимого-разлюбимого персонажа. Я бы не стала этого делать даже в ранней юности – но это ж не значит, что я хорошая и умная, а эти люди – глупые и плохие. Мы просто все разные, у всех разные мотивации, у всех разные желания. Поэтому скажем так… я, видимо, не до конца понимаю, что этими людьми движет. Ну вот и всё. Я отношусь к ним со спокойным, возможно отстранённым, лёгким непониманием – «почему так?» Хотя, конечно, если я дам себе цель это объяснить… я это наверняка объясню десятком разных способов, и наверняка очень много причин от меня всё равно будут скрыты.
— Скажите пожалуйста, «Энциклопедия современного искусства» под Вашей редакцией…
— «Азбука современного искусства» — она не под моей редакцией. «Азбука современного искусства» написана мной от первого слова до последнего.
— Ну, там наверху в шапке было написано «под редакцией Макса Фрая»… Ну, неважно…
— Вы имеете в виду то, что в Интернет? В Интернет – да, потому что они там к моим статьям присобачили ещё кучу всяких статей. И это совершенно не под моей редакцией – просто моя «Азбука современного искусства», которая выходила в бумажном виде, послужила основой, и туда ещё приколбасили статей… Извините, что я Вас перебиваю…
— Хотелось бы просто узнать про Ваши взаимоотношения с современным искусством, и почему Вы вообще стали заниматься историей искусства?
— Понимаете какое дело… «Азбука современного искусства» — это работа совершенно не искусствоведческая. И на искусствоведческую она ни разу не претендует. Тут вышло так, что довольно большую часть своей жизни я была этим самым «современным», а вернее, «актуальным» художником. Это всё началось где-то в середине 80-х в городе Одессе, когда ещё актуальное искусство – это был такой способ жить жизнью нон-конформиста, и при этом заниматься чем-либо более интересным. Потом… этот наш пластилиновый мир Хомана, наш с Игорем, он же тоже назывался арт-проектом, и нас тоже называли «современными художниками». И в качестве современных художников устраивали нам всякие выставки, издавали наши каталоги и т.д. И, естественно, весь этот мир был мне чрезвычайно, можно сказать, профессионально близок. Я же была очень долго внутри этого мира. И я… как, собственно говоря, была придумана «Азбука современного искусства»… Я её не хотела писать, я её придумала, и очень хотела, чтобы её написал кто-то другой. Например, Слава Курицын, или ещё кто-нибудь. Мне была понятна такая вещь: в начале 90-х современное искусство приобрело скверную репутацию, которая связана с тем, что о нём стали очень много писать журналисты. А писали они, в основном, о скандалах – о скандальных хэппенингах, о скандальных перформансах, о Бреннере, Осмоловском и т.д., о Кулике – человеке-собаке. А это же всё, скажем, одна тысячная часть актуального искусства как оно есть. И вот эта вот тысячная часть актуального искусства, попадая на страницы газет в качестве скандала, формировала репутацию актуальному искусству. Это всё привело к чему? К тому, что очень многие умные, образованные, прекрасные люди слышали это словосочетание, этот штамп «современное искусство», и говорили: «Ой! Всё, давайте сменим тему!» И мне казалось, что надо всё-таки дать людям возможность узнать, что это такое на самом деле, увидеть это во всей полноте. У меня была идея, что нужно написать эту «Азбуку современного искусства», которая в первую очередь предназначалась для студентов и людей, живущих в провинции, и не имеющих возможности выписывать московские художественные журналы. Мне очень хотелось, чтобы простыми словами какие-то основные вещи про современной искусство были рассказаны, чтоб они были рассказаны так, чтобы читатель не уснул сразу на пятнадцатой странице. И долгое время мне очень хотелось, чтобы это сделал кто-то. Когда стало понятно, что этого никто делать не будет, мне это пришлось сделать самой. Я не уверена, что эта «Азбука современного искусства» совершила какой-то переворот, потому что люди как современным искусством особо не интересовались, так им и не интересуются. Среди моих знакомых несколько человек после этого, во всяком случае, перестали делать гримасу отвращения от одного только этого словосочетания. То есть, пока что, понемножечку, по капле, это работает. Надо сказать, что мне помогал в работе над «Азбукой современного искусства» в качестве консультанта Витя Мезиан – это действительно известнейший московский искусствовед, человек, который уж в теме – так в теме… больше, чем кто бы то ни было… Поэтому он проверял просто все-все мои статьи из энциклопедии как школьное сочинение. Могу сказать с уверенностью, что ни одной грубой ошибки там совершенно точно нет – Витя бы её не пропустил… что какие-то базовые понятия актуального искусства оттуда действительно можно усвоить, и т.д. Вот.
— Можно ещё вопрос?
— Конечно!
— Народу много, а вопросы задают самые наглые…
— Ну и правильно.
— По поводу книги «Мой Рагнарёк»… откуда сама идея возникла, и имеет ли какое-то отношение это к творчеству Роджера Желязны?
— Нет, а какое отношение к Желязны?.. Желязны разве писал про конец света?
— Желязны писал регулярно про конец света.
— Ну… слушайте, нет, я Желязны может быть не так много читала… Потому что я у Желязны читала «Хроники Амбера», только первую историю Корвина… читала… прекрасный был у него сборник рассказов, чрезвычайно трагичных и меланхоличных… «Ночь в одиноком октябре», безусловно… И, по-моему, этим моё знание Желязны исчерпывается – не потому, что мне неинтересно, а потому, что сначала мне попадалось довольно мало его книжек, а потом уже пришло время писать, а не читать. Так что я ничего у Желязны насчёт конца света не читала даже. Мне кажется, что «Мой Рагнарёк», он к Желязны никак не близок… ну, так мне кажется, по моим ощущениям.
— У Желязны очень много работ, связанных с мифологией…
— Ой, а это у нас как раз называется «постмодернистское сознание». Вот это оно и есть. Желязны – один из первых, хронологически, представителей людей с этим самым «постмодернистским сознанием», которое, собственно говоря, чего требует?.. Оно требует бесконечно цитировать! То есть, постмодернист, он относится ко всем культурным наработкам человечества как к бабушкину сундуку, на который нужно не смотреть благоговейно, а вынуть из него всё, и наделать из этого каких-то своих кучек, пирамидок, и как-то с этим играться. Собственно говоря, постмодернист так подходит к культуре вообще, и к мифологии в частности. То есть, в этом смысле Желязны, Гейман, кто ещё приходит в голову… это не какие-то уникальные явления – это абсолютно нормальные в этом контексте жесты и повороты. Ну и я, собственно говоря, ничем от них не отличаюсь. Мне точно так же захотелось поиграться с мифами, как этого хотелось и им. Я думаю, что действительно – время такое… потому что наше поколение – первое. Мы стали обладателями вдруг такого количества информации – я имею в виду сейчас именно количество – мы узнали столько всего сразу, естественно, очень поверхностно, очень по мелочам, что делать больше с этим знанием нечего, кроме как всяко с этим играться. И, возможно, как раз именно возможность играться с этим поверхностным знанием придаёт нам постепенно глубину…
— Скажите, в «Моём Рагнарёке» упоминается «Энциклопедия мифов»… Это именно та?..
— В «Моём Рагнарёке», конечно, упоминается двухтомник, энциклопедия «Мифы народов мира». Это совершенно реальное издание, оно было неоднократно переиздано. Книжка, знакомая многим, совершенно точно. А книга «Энциклопедия мифов» названа «Энциклопедией мифов» ровно потому что… если Вы могли заметить, каждую главу предваряет… каждая глава называется как одна из статей в энциклопедии мифов, и её предваряет отрывок из этой статьи. Надо сказать, что структура романа «Энциклопедия мифов» — она создавалась именно способом… гадания, что ли?.. по этой самой энциклопедии мифов. Страничка открывалась, пальчиком тыкалось, и так всё в последовательности. А потом… названия глав и эпиграфы – они выстраивали действие. Они присобачивались к подходящим главам.
— То есть, там всё ещё и в алфавитном порядке…
— Правильно! Это потому, что книжка открывалась по порядку – первый том, потом второй. Сначала, но наугад. Вот.
— То есть фактически, реальная энциклопедия мифов выстраивала действие Вашего романа?
— Да! Да-да-да, совершенно верно. То есть энциклопедия мифов плюс зажмуренные глаза и пальчик тыкнутый… Вот. Вот так мы, авторы, работаем над концепцией произведения. Ой, стыдно-то как!!!
(Марта смеётся, закрывает лицо руками и отклоняется на стуле).
— А в «Жалобной книге» — там много сказано о картах Таро. Вы сами с этим работаете, или…
— Ещё как работаю! Вот, кстати, это вариант – меня здесь кто-то спрашивал, чем я буду заниматься, ежели тексты писаться не будут. Вот сейчас в голову и пришло – да, это же верный кусок хлеба на старости лет! Точно-точно! Мне только нужно более ведьминский вид приобрести… это лет через семьдесят будут у меня седые кудри до земли и нос крючком… сделанный лучшими пластическими хирургами… (смеется) Да, будет то что надо! Потому что я пока совершенно несолидно выгляжу для гадалки.
— А сама идея «Жалобной книги», накхи – откуда?
— Это… из жизни… как и всё остальное… Всё из жизни. На самом деле, окружающий мир – это тот ещё бабушкин сундук! И культурный сундук, с которым играются постмодернисты – это жалкая капля в море по сравнению с тем сундуком, который за окном у нас с Вами плещет. Только ходи и смотри.
— А можно вопрос? Как появились «Сказки и истории»?
— «Сказки и истории» появились следующим образом… не совсем просто появились… Поскольку некий человек, например я, в ходе своей жизни пишет не только длинные повести и романы, а иногда и разные короткие тексты, в какой-то момент этих коротких текстов собралось столько, что из них можно было составить книжку. И, собственно говоря, когда мне это стало понятно, я спросила у издателя: «А чего, а как вот книжка короткой прозы?..» Они вздохнули, почесали в затылке, и сказали: «Давай…» Ну, так как-то оно и появилось…
— Я хотела спросить, там в начале настолько интересные прочтения всем известных сказок…
— «Мифоложки»?
— Да-да-да! Вот как появилась идея?
— Да ну, идея не появилась! Появилось несколько «мифоложек», которые были написаны, а уж потом был придуман термин. Это вот тоже… «Мифоложки» — это ж типично постмодернистская игра, причём детская, на досуге, «для своих» — когда знакомую историю пересказываешь своим способом. И, самое главное, фишка обязательно где-нибудь в конце – ой, какая неожиданность! Вот как с Карлсоном, который сын Икара и валькирии… Мне кажется, это как младенец осваивает пространство дома, в котором он живёт… Вот, он всё хватает, он играет, что-то он тянет в рот, что-то он применяет по назначению. Он в этом обживается, ему в этом хорошо, он это любит, но он это осваивает – обязательно. Точно так же «младенец» в хорошем смысле, то есть автор, осваивает всё культурное пространство – тоже трогая, щупая, хватая, играя с этим. А если это получается хорошо!.. То есть, мне показалось, что это объективно очень здорово и классно, можно показать и окружающим тоже.
— А тогда касательно постмодернизма… Вы не планируете в театре или в музыке делать что-то?..
— Музыку я могу только слушать. Я её вообще слишком люблю, и надеюсь, что никогда не буду с ней ничего делать – я не знаю нотной грамоты.
— Я имел в виду… с кем-то, может быть?..
— Нет-нет-нет, я вообще ничего не планирую. Это во-первых. А во-вторых… театр… мне никогда не поступало предложений, и мне было бы сложно делать что-то для театра, потому что я не театральный человек. Я выросла не в Москве и не в Питере, где была какая-то культура освоения театра, хождения в театр… Я не театрал – абсолютно. Я не знаю этого пространства, оно для меня абсолютно чужое. Я понимаю, что это прекрасно, но это не для меня. Поэтому мне в голову бы не пришло что-то делать с театром – просто потому, что я ничего в этом не понимаю, и не особо это люблю. И глупо делать то, чего не любишь. Хотя… с другой стороны, я же работала на телевидении, не смотря телевизор… Но это, видимо, от абсурдности затеи, она меня подкупила!..
— Может ли у Вас случиться что-то в союзе с кинематографом?
— Не знаю. Мне так не кажется, потому что, как Вы понимаете, за эти годы мне не раз предлагали какие-то проекты в кино – и я не слышала ни одного, который мне показался бы не то что хорошим, завидным, но и хотя бы просто вменяемым… У меня есть такое тайное подспудное желание, чтобы никаких кинопроектов никогда и не было… А вот если бы, например… если бы японские мультипликаторы захотели сделать мультики, вот я была бы «за» двумя руками… причём, не как автор, который хочет за счёт этого заработать денег или стать известным, а как зритель, который очень хотел бы на это посмотреть… Вот пришёл бы ко мне Миядзаки – да прям щас бы ему всё отдала! Вот, бери, родной!!! Ещё и пятьсот рублей бы доплатила – только делай, делай!!!
— Вот Вы говорили, что Вас иногда заносит… В «Сказках и историях» есть так называемые «Страшные сказки», и там ведётся повествование о тайнах маленьких детишек – это немножко похоже на «Книгу одиночеств», на какие-то моменты… Это тоже какие-то воспоминания?
— Конечно! Конечно-конечно-конечно-конечно!!! Совершенно верно! Начинаешь рассказывать правду и только правду…
— Спасибо.
(Ира, ведущая, перехватывает инициативу)
— Друзья, предлагаю перейти в менее формальную обстановку…
— А у нас разве формальная???
— Ещё в менее формальную… обстановочку… и начать автограф-сессию.
— Друзья, извините, я сразу объясню, что автограф-сессия – это типа книжки подписывать, это не больно!
— Это не больно, это приятно…
— Потому что когда говорят «автограф-сессия», мне хочется повеситься… Это как-то жутко, это не про меня, это не про нас. Это не к Вам замечание, это реакция на словосочетание… Друзья, у меня есть некоторая новость, которую я только сейчас осознала… Пока Ира говорила, у меня была возможность посмотреть на эту обложку… (Марта держит в руках «Русские инородные сказки – 3). Вы присутствуете при моменте, когда, наконец, в рамках издательства «Амфора» родилось маленькое издательство «ФРАМ», которое специально родилось для того, чтобы можно было делать мои не писательские, а читательские проекты. Вот, это третьи «русские инородные сказки», которые изданы уже там. «ФРАМ» — это Макс Фрай плюс «Амфора», и одновременно так сложилось, что «Фрам» — это название корабля Крузенштерна, который был первым ледоколом. Короче, у него были такие круглые бока, что они льды ломали… Короче говоря, я имею в виду, что всё здорово, и это какой-то невероятный сюрприз. Вот. Вам, наверное, не очень интересно, это какие-то мои дела… но я, честно говоря, в шоке, и совершенно счастлива… Помните, мультик был про собачку Друппи… «Знаете что… кажется, я счастлив»… Вот. Ирочка, можно попросить прекрасных людей, которые тут работают, какую-нибудь чашечку эспрессо, а я буду курить, подписывать книжки… Если предполагается, что я буду подписывать книжки, то мне нужна ручка… Щас мне дадут ручку…вот, мне дали ручку!..
Всё, дамы и господа, дальше была автограф-сессия, и примерно через час почти все расползлись из «Платформы» очень довольными. А Марта осталась давать какие-то более официальные интервью разнообразным журналистам, которые возле неё толпились.
Запись:
Милена Симонова, Сергей Модестов
Расшифровка: Сергей Иванов, Милена Симонова
