Архив рубрики: Интервью

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сбылась моя мечта в прямом эфире радиостанции писатель Макс Фрай, она же Светлана Мартынчик, здравствуйте. Я действительно искала вас очень долго, потому что влюбилась сразу и насмерть, с первой книги. Хотя существуют многие глубокие тонкие поклонники творчества этого автора, которые начинают воспринимать его книги не сразу. И с моей читательской точки зрения существует несколько Фраев Фрай, который пишет рецензии — недавно вышла «Книга для таких, как я», и честно скажу, что когда я читала в метро информацию, что «когда мне было 8 лет, я мечтал жениться на Туве Янссон», я рыдала в метро крокодиловыми слезами. Это чистая правда. Это один Макс Фрай. Существует Фрай, написавший «Мой Рагнарек», и Фрай, который начинал с «Лабиринта», «Чужака» — до «Зеленых вод Ишмы», с которых, на мой взгляд, начинается другая, очень глубокая философия.

М.ФРАЙ: Как вы хорошо почувствовали переломный момент.Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я люблю вас.М.ФРАЙ: Я искала вас все эти годы, а не вы меня.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: И существует последняя вещь, «Тихий город», после которой уже не хочется жить, потому что когда мечты сбываются, жить не хочется. Сообщение вам из Петербурга: «Мне очень интересно, кто вы на самом деле, порой складывается впечатление, что вы на самом деле женщина». Комментарии будут?

М.ФРАЙ: Думаю, нужны ваши комментарии, поскольку вы меня видите.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Недавно в Интернете было интервью под названием «Сексуальный негр оказался на самом деле блондинкой с хвостиками», и меня там потряс пассаж: «Мне очень интересно было бы знать, в чем секрет ваших книг, порой кажется, что все увлечены их чтением в метро, троллейбусе, — везде вижу оранжевые обложки». Когда вы давали интервью господину Горaлику

М.ФРАЙ: Она госпожа. Она нежная девушка. Но у нее фамилия такая.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Извините. Так вот, там тоже был изумительный пассаж насчет того, что Дибров видел в метро читающих Фрая, а сама Светлана Мартынчик ни разу не видела. Видимо, Дибров ездит в другом метро.

М.ФРАЙ: Думаю, что метро, в котором едет Дима Дибров, действительно совершенно мистическая вещь. Это какая-то очередная темная тропа.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Еще вопрос Татьяны Семеновны: «Для вас Фрай забавная игрушка или возможность заглянуть в потаенные уголки собственной души?»

М.ФРАЙ: А одно другому не мешает. И забавная игрушка, и возможность заглянуть в потаенные уголки собственной души. Две вещи не то чтобы совместные, а даже взаимно необходимые. Потому что есть такой замечательный персонаж скальдический, Хегни, который смеялся, когда ему вырывали сердце. Так вот, настоящий смех и забава они нужны именно тогда, когда у тебя вырывают сердце и режут на части, — наверное, так.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В нескольких ваших книгах я ловила пассаж, что самые настоящие книги это те, которые пишутся на салфетках в ресторане, комкаются и заливаются кетчупом. Или с ними поступают иначе, но не менее жестоко. С этой точки зрения сам факт написания книги, которая вышла и читается это преступление перед собой. Где правда?

М.ФРАЙ: Тут получается такое дело. Я-то, конечно, могу ответить за все свои поступки, и ответственность, понятное дело, на мне, но все произошло случайно и само собой. Я вообще думаю, что внезапный успех этих книжек, всего этого, — кощунственно звучит, — проекта под названием «Макс Фрай», — секрет ведь этого прост. В годы моей юности мы ездили отдыхать и покупали у деревенских жителей вино. Так вот высшим пилотажем этого гаерства было купить вино, приготовленное «для себя». Было понятно, что вино, которое готовится для продажи в него добавляют чуть ли не дихлофос, а вот для себя оно самое то, возможно, оно не так шибает, но оно вкусное, настоящее, и голова после него болеть не будет. И книжки писались для себя. Тут дело такое нас два человека вот я, и вот Игорь Степин, человек, которого я знаю с 86 года, с которым мы вместе рисовали картинки, придумывали и лепили миры из пластилина с которым мы все делали вместе. И когда лепили из пластилина человечков, чем занимались долгие годы, читали друг другу книжки по очереди, и много чего интересного перечитали. И вместе рассказывали друг другу сказки, мы вообще привыкли рассказывать друг другу сказки. И случился такой период жизни, когда чужие книжки по какой-то причине надоели, а с другой стороны изобрелся свой новый собственный мир, и мир этот — город-герой Ехо и все прилегающие к нему окрестности — они придуманы были все же Игорем, а я ему стала писать и рассказывать сказки про этот мир, и в голову мне не приходило, что будут эти сказки напечатаны. И не потому, что я скромница, я просто себе не представляла технологию как это я, взрослый человек, пойду в издательство и скажу редактору дяденька, напечатайте мои книжки. Я не представляла себя на этом месте. Меня совершенно устраивала ситуация есть мир, и про него можно писать сказки для абсолютно родного человека, который этих сказок ждет каждый вечер. Так чего же еще?

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Наверное, дело в кодовой фразе лепили человечков и мир из пластилина, только этот мир перестал быть пластилиновым на каком-то этапе. Я бы не стала говорить громкие слова вроде культовых писателей и молодежных движений, но на самом деле вами вызван к жизни некий уютный мир, в котором абсолютно не все благополучно, но изумительно красиво. И становится безумно жалко людей, которые из этого мира вынуждены окунаться в улицы Москвы.

М.ФРАЙ: Жизнь такая. Нас здесь родили, мы здесь зачем-то есть, мы здесь живем, и что ж теперь делать.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ваш «Болтливый мертвец» роман о грязных пиар-технологиях. Имеете отношение к реальному политическому пиару?

М.ФРАЙ: Да, были такие эпизоды в моей жизни. У меня странная судьба мне никогда не удавалось заработать на жизнь искусством и литературой. И приходилось искать всякие побочные заработки. Я никогда не работала пиар-технологом, то есть человеком, который придумывает эти схемы, потом их реализует, но я всегда в таких организациях работала менеджером, закончилось это дело тем, что я уже работала практически топ-менеджером, у меня было колоссальное количество народа, собранного вместе в очередной раз под какие-то выборы. Мое собачье дело было следить, чтобы они делали свою работу, не воровали денег. Но все это происходило на моих глазах. У меня голова иначе устроена, мне сложно было бы сесть и придумать какую-нибудь пиар-акцию, но все это происходило на моих глазах и чрезвычайно меня забавляло.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Некоторое время назад по российским экранам прошел фильм «Игра» речь идет о человеке, который попадает в сформулированные ситуации. И говоря о технологии, можно, наверное, сопоставить «Книгу огненных страниц» и вот эту «Игру» — только все хорошо закончилось, а вам этого стало мало. Очень много таких вопросов будет ли продолжение «Лабиринтов Ехо», или вы все сказали?

М.ФРАЙ: Я сказала на эту тему все.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Очень грустно, но вы теперь взяли в руки другое знамя, знамя культурологии. Не кажется ли вам, что, беря на себя такую ответственность, вы в ответе за тех, кого приручаете?

М.ФРАЙ: Я думаю, что, во-первых, знамя взято не в какой-то последовательности, все происходило одновременно. «Книжка для таких, как я», состоит из эссе это, наверное, ни в коем случае нельзя называть рецензиями. Это «эдзуэхицу» есть такой хороший термин, «записки у изголовья», но это все писалось параллельно, и первые из этих текстов написаны ровно в том же самом 96 году, когда вышел первый том «Чужак» который зачем-то в издательстве «Азбука» обозвали «Лабиринтом», непонятно для чего. Все происходило одновременно. Ведь всякий человек разный, как мне кажется. И очень странно, кстати, сталкиваться с попытками сторонних наблюдателей поставить меня на какую-то полочку — типа, — ты определись уже, у нас ты писатель-фантаст или критик-литературовед, или ты вообще может быть художник?. Меня вот занесло на работу в «Ночную смену» к Дмитрию Диброву, мне говорят так что, теперь телевизор, книжки — все? Я не понимаю, почему такие линейные последовательности выстраиваются? Жизнь большая, а в сутках 24 часа.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: У меня впечатление, что тому ответ ваш же собственный «Идеальный роман», в котором вы постоянно подводите итоги во всех жанрах и сферах деятельности. И точно так же ваши читатели стремятся заставить вас подвести итоги собственной деятельности.

М.ФРАЙ: Но «Идеальный роман» — это не стремление подвести итоги, это же скорее все-таки веселье по поводу чужих попыток эти самые итоги подводить. Но это же книжка-игрушка.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Отдельный вопрос ваша «Энциклопедия мифов». Много лет назад, когда не было такого книжного изобилия, у меня была мысль устроить свой собственный мифологический словарь. Я сломалась на первом же библейском персонаже. Откуда брались персонажи в вашей энциклопедии?

М.ФРАЙ: Эту книжечку помогла сконцентрировать реально существующий двухтомник, переизданный не раз, существующий в каждом 10-м доме. Бралась книжка, открывалась методом тыка, оттуда извлекались названия глав, из содержания глав извлекались какие-то фрагменты, которые могли служить эпиграфом, и под эти главы и эпиграфы рассказывалась совершенно иная история, вроде бы ко всем этим мифологическим персонажам, на первый взгляд, никакого отношения не имеющая так называемая подлинная история М.Фрая, автора и персонажа.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Еще один особняком стоящий роман «Гнезда химер», причем вначале я его читала злобно, ища в нем мир Ехо, а потом, я поняла, что и этот мир мне тоже нравится. Скажите, отходы от канонической линии они были заранее задуманы?

М.ФРАЙ: «Гнезда химер» это книжка, которая случилась. Дело в том, что мир Хомана, который мы в течение многих лет придумывали и сочиняли, лепили фрагменты из пластилина и возили их по выставкам, публиковали в каталогах обрывки бессвязных местных текстов, мифов и легенд, — этот мир, видимо, потребовал к себе внимания, и поскольку в тот момент времени выставок не случалось и не планировалось, и было у меня основное занятие писание книжек, так у меня был один выход уделить миру Хомана какое-то внимание. И надо было взять беднягу Макса и засунуть мое альтер-эго в этот изобретенный нами мир, который, кстати, искусствоведы, которые в него поглубже закапывались, называли «утопией», — и посмотреть, проверить на собственной шкуре, что же это за утопия такая.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ваш герой становится таким могучим, что аж самому тошно, хотя на каждом этапе его существования, чувствуется, что чем больше ему дано, тем больше с него берется. Иногда возникает впечатление, что человек, вызвавший к жизни Макса, человек чрезвычайно ранимый и уязвимый. Вам со всеми удалось рассчитаться с помощью Фрая?

М.ФРАЙ: Не было задачи рассчитаться. И вообще не было никакой задачи. Если говорить о задачах, то изначально было желание проиграться, написать эту эпопею с совершенно могущественным персонажем, который постоянно вынужден убеждаться, что его могущество вполне гранично, и что расплата за него велика, и который, тем не менее, в финале выяснит, что могущество было ему даровано просто потому, что он не настоящий, потому что он придуман, потому что лишь выдуманный и вымышленный кем-то персонаж может с такой легкостью делать все, что заблагорассудится ему и другим.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Переведены ли ваши книги на другие языки, и воспринимается ли ваш потрясающий мир людьми другого менталитета?

М.ФРАЙ: А я не знаю. Никто этим не занимался. Мы вообще, пока работали с издательством «Азбука», мы были сиротинушками никому не нужными.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Но сейчас-то вы уже ассы?

М.ФРАЙ: Я не знаю. Дело не в том, кем человека считают или кем он является. В данном случае дело в простом занимаются человеком или нет. У меня нет, к сожалению, улаживать свои дела Чужие запросто, а свои как-то не получается. Книжки действительно не для издания писались, они писались, потому что писались. Потом, когда вышло так, что мы познакомились с Вадимом Назаровым а он тогда работал в «Азбуке», а познакомились мы с ним на нашей выставке в Русском музее в Петербурге, Игорь ему позвонил, и сказал, что мы написали 5 книжек. Все это произошло случайно. У меня не было внутреннего ощущения, что делается из ряда вон выходящее и с этим надо работать, носиться, и заниматься этим не было, к сожалению. И рекламной кампании не было вообще, с другой стороны книжки выходили в совершенно жутких обложках, и уже после того, как народ несколько лет подряд их упорно покупал, удалось переломить ситуацию и сделать обложки оранжевые, с черно-белыми графиками. Потом В.Назаров ушел из «Азбуки» и вообще начался ужас.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ну то, что вы прошли все круги ада, связанные с наивностью молодых литераторов, которых обманывают в хвост и гриву факт известный. Но что касается вашей аудитории в интернете есть газета «Голос Ехо», есть фанатические поклонники.

М.ФРАЙ: Фанатические поклонники это явление меня приводит в ужас, а несколько лет назад оно меня приводило в крайний ужас. Сейчас я понимаю, что дело не во мне, и не в книжках, и не в Максе, а дело в том, что есть такой тип характера человек, который готов стать фанатическим поклонником чего бы то ни было. И хорошо, если на какой-то короткий период жизни — слава Богу, перебесится. Но вот один читатель из тысячи настоящий, пусть даже не издает «Голос Ехо» и не делает в Интернете очередной сайт, посвященный его неземной любви к Фраю, зато такой человек один раз в жизни пишет мне какое-нибудь письмо, состоящее из трех строчек, прочитав которое я понимаю, что свои есть.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Пейджер: «Уважаемая Светлана, откройте секрет камры».

М.ФРАЙ: А это вопрос не к Светлане, а к уважаемому сэру Максу, которого здесь нет.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Еще одна тема вопрос о вашей любви покушать, потому что ваш герой большой специалист по этой части, и большой любопытник.

М.ФРАЙ: Вот ведь что забавно — постоянные пиршества, перекусы, постоянные походы по ресторанам и кафе была просто заимствованная цитата из романов о комиссаре Мегрэ, который большой не дурак пожрать, и это нас все время умиляло и смешило.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Уже вышла кулинарная книга комиссара Мегрэ

М.ФРАЙ: Дело хорошее. Думаю, что если выйдет кулинарная книга Ехо, то ее читателям чрезвычайно сложно будет раздобыть нужные ингредиенты.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Существовал период «толкиенутых», адептов Толкиена, и продолжается. Начался период «поттероманов», и даже в одном из австралийских университетов введен курс чародейства и волшебства.

М.ФРАЙ: Это скорее для юных инквизиторов.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Среди тех людей, которые влюбились в ваши книги, существуют креативные поклонники?

М.ФРАЙ: Не знаю. Может быть. И, вероятно, я от некоторых из них получаю письма. Но не было еще такого и вряд ли такое будет, когда какой-нибудь совет читателя побудил бы меня что-либо сделать или изменить. Я киплинговская кошка, которая гуляет сама по себе, и ходит, где вздумается. По барабану мне.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ваш герой постоянно теряет. Его многие приключения очередная потеря иллюзий, кусочка себя, и мне это болезненно.

М.ФРАЙ: Так и должно быть.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Каков жанр ваших работ?

М.ФРАЙ: Я не верю в жанры. Есть люди, которые не верят в бога, в черта, в справедливость. Я верю практически во все, но не верю в литературные жанры. Для каждого читателя есть книги, которые входят в его личный опыт, проживаются, и есть все остальные. Все остальные это условности, попытка договориться, упростить. А упрощать нельзя, потому что простота все же много хуже воровства.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Произведения, связанные с Фраем, это, извините, во многом антисоветский гимн. Как вы вообще воспринимаете институт власти?

М.ФРАЙ: Я счастлива в те минуты, когда его не воспринимаю вовсе. Я считаю, что все устроено совершенно по-дурацки, и Америку не открою люди живут неправильно, неправильно между собой договорились, люди как-то в корне неправильно устроили свою жизнь. Я не вижу в этом никакой вменяемости. И единственная моя невнятная, невысказанная, молчаливая просьба чтобы меня просто оставили в покое. Мне не нужно помогать, но мне не нужно и мешать. В принципе нравственные законы, которые внутри меня, штука сильная, особого вреда обществу я вряд ли причиню.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: С этим можно поспорить. Берете на себя ответственность за тех, кого приручаете.

М.ФРАЙ: Беру.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Ольга из Новосибирска: «Макс Фрай — это Поттер для взрослых, но, безусловно, гораздо лучше. Не ли у вас планов снять фильм?»

М.ФРАЙ: Было бы странно, если бы у меня были планы снять фильм. Я же не продюсер, не режиссер. Если бы ко мне пришли люди, у которых были бы планы снимать такой фильм, я думаю, что мы бы достаточно долго думали, потому что в таком случае очень важно кто, и очень важно как, а не сам по себе вопрос — снять фильм. Но я хочу договорить вы уже дважды мне сказали о моей ответственности за тех, кого приручила — я так не думаю, потому что приручение — процесс всегда обоюдный. Человек приручается добровольно, насильно его никто не заставляет. Поэтому ответственность всегда на обеих сторонах на том, кто приручал и на том, кто приручался.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Согласна. Тем более, что сложно предположить, что некий Имярек станет лучше от прочтения книги.

М.ФРАЙ: А некоторые становятся. Я в своей жизни неоднократно становилась много лучше от прочтения разных книг, я вам клянусь.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Я обратила внимание, что не каждое ваше произведение находится в широком доступе, что называется. Вот и «Арабский кошмар» я скачала из Интернета.

М.ФРАЙ: С «Арабским кошмаром» вообще невероятная история, потому что я нашла эту книжку случайно — это был редкий случай, когда я купила книжку, положившись на чужой совет, и даже больше, потому, что я вообще растратчица чудовищная, и из книжного магазина ухожу с килограммами книг, купила заодно и ее. Это было невероятное открытие, я всем ее назойливо советовала читать, а ее невозможно было достать. Сейчас она, по-моему, вышла, но все равно каким-то маленьким тиражом. Но это ладно. Меня мучает другое, что Торнтон Уайлдер у нас вообще практически неизвестен. А ведь это, на мой взгляд, один из лучших и гениальнейших, мудрейших авторов, которые есть только. Самый родной мне человек, возможно, кстати.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вами написано, что мир мумми-троллей — это дзен-буддистский мир. Мир, в котором нет отрицательных героев. С моей точки зрения, то же самое можно сказать о мире Фрая. Вы миролюбивы в частной жизни?

М.ФРАЙ: Это сложно сказать. Всякий человек многослоен, и я стараюсь допускать в жизни к общению с людьми ту свою часть, которая миролюбива и которая настроена изначально позитивно и на то, чтобы улыбнуться. И только когда мне раз 5 кряду докажут, что я напрасно улыбаюсь, — вот тогда можно выпускать зверя, который тоже есть и тоже мой, и никуда от этого не денешься. Но его можно держать в узде.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Существует ли у вас необходимость отталкиваться от того, кого вы назвали альтер-эго, потому что многие воспринимают вас как коробочку, в которой заключен вот этот самый любимый Макс Фрай ведь классный парень получился. Он вам надоел?

М.ФРАЙ: Ни в коем случае. Как человек может надоесть сам себе? У меня было неделю назад в понедельник колоссальное счастье в моей жизни — мне довелось взять интервью у Павича, и мы с ним говорили как раз о мужской и женской душе, которая, по мнению Павича, как он это описывает, есть у всякого. Я у него спрашиваю — а у вас обе души пишут, женская и мужская? Он говорит да, безусловно. Мне же в этом случае гораздо проще у меня мужская душа пишет книжки, а женская душа их потом читает, и ей интересно. Она почти влюблена.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: «Дивная половина» — про вас?

М.ФРАЙ: Это про то, чего многим из нас не хватает, чтобы казаться людям тем, что им хочется сейчас перед собой видеть. Это же упростило бы очень многое. Мне вот сейчас, кстати, после того, как пришлось поневоле, чтобы не быть обворованной, открыть свое имя мне письма от читателей порой идут страшненькие. То, что меня обвиняют в том, что я убила Макса Фрая и присвоила его литературное наследие это ладно, это еще смешно. Но когда мне пишут письма ты, сволочь, сдохни, сдохни, сдохни, — потому что ты не можешь быть он, и потому лучше умри, — тут уже волосы начинают шевелиться на руках, ногах и спине.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Разорвать кумира на сувениры — совершенно нормальное устремление толпы.

М.ФРАЙ: Да, я помню, как кончил Парфюмер. Я это все время держу в памяти.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Какие сказки нас ждут дальше?

М.ФРАЙ: Дальше будет второй том «Энциклопедии мифов», в котором я сегодня, перед тем как поехать к вам, дописала предпоследнюю главу, приду домой, допишу две последних, и отправлю их в издательство «Амфора», у которых в планах стоит к июню опубликовать. А что будет потом не знаю. Смею надеяться, что не будет Аннушки с канистрой масла на моем пути я самоуверенна, но загадывать дальше не знаю. И это не кокетство. Я правда не знаю.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Читая мифы и «Книгу для таких, как я», я вспоминала Моэма и его рассказ «Источник вдохновения». У вас была возможность оценки первых читателей теми, кого вы случайно увидели читающими? Существует у вас потребность заставить прочитать все то, что вы написали?

М.ФРАЙ: Нет, у меня нет такой потребности. Если прочитают хорошо, не прочитают, значит прочитают другую книжку, которая должна случиться в их жизни. Мне в этом смысле абсолютно все равно. Я могу сказать честно если бы не сложилось так, как сложилось, мне бы достало вполне 10-20 читателей, которые бы ходили на мой всеми заброшенный и забытый сайт в Интернете. И читали бы то, что написано. И это было бы прекрасно и совершенно достаточно для меня.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Когда пошли первые письма читателей?

М.ФРАЙ: Практически сразу же, но были не электронные, а в издательство, но в основном это были девушки, которые, как ни печально, хотели замуж. Есть огромное количество девушек, на которых я могу жениться хоть завтра. А первая рецензия была чрезвычайно забавная я приехала в Петербург, вышла из поезда, там стоял лоток с книжками и веселая продавщица средних лет. Я стала смотреть книжки, чтобы взять с собой в поезд, и еще не знала, что «Лабиринт», который на самом деле «Чужак», уже вышла. И тут мне тетечка говорит совершенно интимным шепотом Фрая берите, обхохочетесь. Вот как в том анекдоте расцветочки оказались веселенькие.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Если вспомнить любимого вами Гельмана, пару лет назад он делал выставку «Москва глазами шимпанзе».

М.ФРАЙ: Проект делали художники Комар и Меламид, а Гельман выступал как галерист, куратор и лучший друг животных.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Сегодня мы живем в чудовищном мире. Мире, который дает поток информации, не усвояемый одним организмом за одну короткую жизнь. Существует метод отбора и дозировки этой информации? Шерлок Холмс говорил, что человеческий чердак не бесконечен.

М.ФРАЙ: Холмс умница. И половину своего чердака я обставляю исключительно по методу Холмса. Но поскольку я разгильдяйка, на второй половине у меня можно найти всякое, там бардак.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Так есть ли возможность отсева бесполезной информации типа «земля круглая»?

М.ФРАЙ: Земля круглая это знание, с которым мы во взрослую жизнь приходим. Мы довольно много узнаем на старте, и от этих знаний никуда не деться, хорошо бы забыть, но я не умею, например. А дальше мне кажется, что все в наших руках. Мы существа ошибающиеся, но и самообучаемые.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы работаете с компьютером?

М.ФРАЙ: Конечно. И скажу больше если бы в свое время нам добрые друзья не подарили 286-й компьютер, побывавший в неоднократном употреблении, а было это в 94 году, не было бы вообще никакой прозы. Я ничего не могу писать ни ручкой, ни на пишущей машинке.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Одна из важных тем это тема «о чем поет ветер в пустом сердце моем» я вычитала, что на дне нерождения эта песня исполнялась. Было такое?

М.ФРАЙ: Я не знаю, что происходит на днях нерождений, поскольку все делается без моего-нашего участия. Но песня как раз Игоря, который мало того, что художник, он поэт еще от Бога, и музыкант. И он пишет песни и поет их. Но его жизнь складывается таким образом, что никто, кроме такого счастливого человека, как я, этих песенок не слышит. Ну вот так все складывается. Сколько раз он ни пробовал делать какие-то музыкальные проекты, непременно складывались обстоятельства таким образом, что проект не делался.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вы фаталист?

М.ФРАЙ: Я абсолютный фаталист. Я живу так, как будто бы я верю, что все зависит от меня, принимаю на себя ответственность за все, что сделаю, за все свои поступки, но в глубине души я прекрасно знаю, что это все хорошая мина при непонятно какой игре.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Существует такое мнение, что наш мозг своего рода блокиратор. Как с вашей точки зрения, не имеет ли отношение к этой теории ваша философия?

М.ФРАЙ: Думаю, что да. Я понимаю, что у нас нет времени, чтобы вы мне подробно изложили эту теорию, чтобы я поняла, что к чему. Но в том виде, в котором я ее сейчас поняла наверняка имеет, поскольку что касается разума человеческого, на мой взгляд, он должен быть всегда остро отточен и готов к бою и работе, но нельзя ему большой воли давать. Потому что не один он у нас есть.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Вопрос о компенсациях «сдохни, сдохни» это малая расплата. Чем платите?

М.ФРАЙ: Тут не нужна плата, потому что жить больно вообще. Жить больно и страшно. И я живу с этим, при этом я безумно люблю жизнь и регулярно совершаю храбрые и безумные поступки. Все это происходит одновременно и удовольствие, и компенсация — это один и тот же процесс, и расплата и награда вместе, в одном флаконе.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: В том факте, что вашим альтер-эго является кумир девушек нет ли в этом попытки половой экуменистики?

М.ФРАЙ: Те представления, которые имеются у рядового взрослого человека, скажем, про «гендерное» разнообразие это же детский сад. Есть более внятная теория, которая принадлежит североамериканским индейцам, и которые нашего брата-человека делят на четыре пола. Мужчина-воин, женщина-мать, но и женщина-воин и мужчина-мать, и это не отклонения, не болезни, и не патология, а абсолютно нормальные и полые женщина-воин и мужчина-мать

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Насколько своевременно появились в отечественной литературе Макс Фрай сотоварищи?

М.ФРАЙ: Я думаю, что, по большому счету, все всегда случается вовремя. Насколько это своевременно для литературной карьеры человека, который скрывается за псевдонимом Макс Фрай тут я сомневаюсь, что все своевременно и успешно, но опять же, поскольку это для меня дело не то чтобы десятое, а сто двадцать пятое, — ну и ладно.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: На сегодняшний день окончательно Фрай перестал творить чудеса, а занялся вдумчивым чтением?

М.ФРАЙ: Нет, конечно. Фрай завершил занятия вдумчивым чтением полтора года назад, когда было написано последнее эссе, которое вошло в книгу «Для таких, как я», а в «Энциклопедии мифов» все чудеснее и чудеснее.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Просьба на пейджере описать, что происходило до эпохи принятия кодекса. Я понимаю, как оскорбительно звучит «социальный заказ», но может быть его так можно воспринимать?

М.ФРАЙ: Думаю, что можно воспринимать как социальный заказ. Но если в один прекрасный день мы проснемся, и Игорь мне скажет слушай, я не могу посмотри, сколько у меня архивов, сколько у меня есть про эпоху орденов, — давай что-нибудь из этого сделаем. И если я встану с нужной ноги, а он согласится мне помогать, — тогда это случится. И все равно это будет не социальный заказ, а внутренний.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Тогда — да здравствует внутренний заказ, да здравствуют «фрайеры», а вам спасибо большое. Я напоминаю, что у нас в студии была Светлана Мартынчик, или Макс Фрай. Толком так ни о чем и не поговорили.

М.ФРАЙ: А мы только начали говорить.

Н.БОЛТЯНСКАЯ: Тогда приходите еще. Спасибо.

Нателла Болтянская

Татьяна Восковская: Вы знаете, сегодня, наверное, не очень удачный день для интервью: пятница, тринадцатое…
Макс Фрай: Кошмар какой! Все равно придется рискнуть. Ну что, поехали?
Т.В.: А вы что, действительно настоящий?
М.Ф.: Ага. Я такой настоящий, что меня даже можно потрогать. Только щипать не надо, ладно? А то я взвою.
Т.В.: Договорились, щипать не буду. Можно, я начну с вопроса, который меня мучает уже целый месяц — с тех пор, как я закончила читать ваших «Волонтеров Вечности»?
М.Ф.: Не «можно», а нужно — если уж действительно мучает.
Т.В.: Там есть эпизод, когда Макс просыпается… ну, скажем так: снова в этом мире…
М.Ф.: Дома.
Т.В.: Да, дома. И он вспоминает, что все его друзья в Ехо были похожи на разных известных людей из нашего мира — актеров, музыкантов. Джуффин — на пожилого Рютгера Хауэра, Лонли-Локли — на Чарли Уотса, Меламори — на Диану Ригг… Это ведь актриса, которая играла в первой части сериала «Мстители», я ничего не перепутала?
М.Ф.: Нет, не перепутали.
Т.В.: Почему так? Почему они все на кого-то похожи? Вы просто нашли способ быстро и недвусмысленно описать внешность персонажа, не вдаваясь в монотонные подробности: «глаза такие-то, волосы такие-то, нос такой-то»? Или вас так очаровали лица каких-то актеров, что вы не смогли не поддаться соблазну придумать для них еще одну — возможно, идеальную — роль?

М.Ф.: Да нет, при чем тут какие-то соблазны! Просто они действительно похожи, и я ничего не могу с этим поделать…

Кстати, если уж на то пошло, что касается Джуффина — воспользуюсь случаем, чтобы виновато признать, что не похож он ни на какого Рютгера Хауэра. Понимаете, какое дело: пока Хауэр был молодой, худой, с безумными глазами — период «Бегущего по лезвию бритвы», «Попутчика» — мне казалось, что в старости он станет чем-то вроде сэра Джуффина Халли. Но он постарел как-то совсем иначе, не так, как я рассчитывал. Он потолстел, куда-то подевалась жесткость… Так что, ошибочка вышла! Если Джуффин и похож на нечто нам с вами с детства знакомое — так это на джинна из «Волшебной лампы Аладдина». Может быть, вы помните, был такой старый советский фильм-сказка, кажется шестьдесят седьмого года выпечки… Кстати, очень хороший фильм, очень легкий, почти невесомый — даже удивительно, что он был сделан в совке. Мне потребовалось здорово повзрослеть, чтобы до меня доперло НАСКОЛЬКО это было хорошее кино! Так вот, этот самый джинн — вылитый Джуффин. Его играл малоизвестный, но совершенно очаровательный актер Сары Карыев — удивительного лица человек!

Т.В.: Джинн, Джуффин — даже звучит похоже. Уж не потому ли вы так его назвали?

М.Ф.: Да нет, ерунда какая! Я никого никак не называл. Просто Джуффина именно так и зовут — Джуффин. И я тут совершенно не при чем.

Т.В.: Вы это сказали так, словно вы пишите не художественную литературу, а мемуары.

М.Ф.: Тепло. Очень тепло.

Т.В.: Если уж на то пошло — вы хотите сказать, что в ваших книгах описаны реальные события?

М.Ф.: Почему бы и нет…

Т.В.: Хорошо, предположим. И какова степень достоверности ваших историй? Грубо говоря, каково процентное соотношение правды и вымысла?

М.Ф.: Да нет там никакого вымысла. Я вообще не умею выдумывать. Вот настоящие писатели — это такие специальные дяденьки и тетеньки, которые садятся за письменный стол, скребут в затылке и выдумывают какую-нибудь сногсшибательную историю. Или, увы, не сногсшибательную… А мои книги — это вариации на тему совершенно реальных событий, просто они должным образом отконвертированы. Преобразованы из формата одной реальности в формат другой реальности — как при работе на компьютере порой приходится конвертировать текст, созданный, скажем, в «Word», чтобы прочитать его в «Write». Все очень просто!

Т.В.: Честно говоря, меня ваше «простое объяснение», окончательно сбило с толку. Сами-то вы еще не запутались в этих ваших «форматах»… или реальностях?

М.Ф.: Да нет, как я могу в них запутаться? Пока действуешь в режиме какой-то определенной программы, все остальные вещи просто пассивно хранятся в памяти — без соответствующего преобразования их и прочитать-то невозможно. Все в точности так же, как и в случае с компьютером.

Т.В.: Боюсь, что ваши объяснения годятся только для тех, кто освоил хотя бы основы компьютерной грамоты…

М.Ф.: А это значит — для очень и очень многих. Более или менее грамотных пользователей сейчас развелось — что собак нерезаных…

Т.В.: Вас это, часом, не огорчает?

М.Ф.: Как это может огорчать? Это делает меня совершенно счастливым! У меня с детства была голубая мечта: жить в цивилизованном обществе. И вот я, кажется, уже в нем живу, и для этого вовсе не обязательно в очередной раз срываться с места и куда-то уезжать — слава тебе господи, сбылось, наконец-то!

Т.В.: Большинство людей начинают испытывать сожаления, когда их мечты сбываются. Ваша мечта — жить в цивилизованном обществе — сбылась… если, конечно, вы не шутите. Как насчет сожалений?

М.Ф.: Задали бы вы мне этот вопрос лет пять — шесть назад! Я бы вам сутками мог бубнить про свои многочисленные сожаления, связанные со сбывшимися мечтами, с несбывшимися мечтами, и просто про сожаления как таковые, я бы оглашал вам полный список своих сожалений, без перерыва на сон и еду… А сейчас у меня наступил такой счастливый период в жизни — я наконец-то перестал сожалеть о чем бы то ни было. То есть, я всегда теоретически понимал, что сожалеть о чем-либо по меньшей мере непрактично. То, что происходит с нами — это некая данность, она либо есть, либо нет, и все тут. Но вот применять это полезное теоретическое знание на практике я научился совсем недавно. Так и живу с тех пор — без сожалений. Самому не верится…

Т.В.: Судя по вашим книгам — у вас там происходит масса леденящих кровь событий: мертвецы, воскресающие каждую ночь, люди, превращающиеся в пищу, маньяки-убийцы из других миров, и все в таком духе — вас наверное очень трудно напугать? И удивить, заодно.

М.Ф.: Удивить, пожалуй, не очень легко. А напугать… Меня очень легко напугать — проще простого!

Т.В.: И как же вас можно напугать?

М.Ф.: Например, дайте мне прочитать любую сказку с так называемым «хорошим концом». Чудеса заканчиваются, герой получает красавицу, свадьба, пир — и все. У них начинается нормальная человеческая жизнь, тоскливая прелюдия к смерти. Все, больше никаких чудес, до самого конца. И почему-то считается, что это «happy end»… Ужас! Есть и другие страшные вещи, сколько угодно. Мне леденит душу фраза: «умереть в городе, в котором родился». По мне, это — самое жуткое, что может случиться с человеком. Понимаете, я ведь имею в виду не только — и не столько! — физические перемещения по поверхности глобуса. «Умереть в городе, в котором родился» — для меня это, скорее, метафора безысходности. Родился человек, прожил с горем пополам лет шестьдесят-семдесят, умер, и ничего не изменилось — ни в мире, ни в нем самом…

Т.В.: Вы имеете в виду — никаких чудес?

М.Ф.: Ага. И ведь живут же как-то люди, терпят почему-то скудное свое существование… Привычка — так, что ли? Кстати, о страхах — вот, чем еще меня можно напугать: привычками. Когда я замечаю, что у меня завелась очередная привычка, я прихожу в ужас, и начинаю принимать меры. Даже если это такая приятная привычка — ложиться часа в четыре утра и спать до полудня, я даже с этой, милейшей из своих привычек, пытаюсь бороться. Иногда это приводит к довольно громоздким действиям: например, чтобы изменить режим дня, мне приходится подыскивать себе какую-нибудь очередную работу, на которую нужно нестись каждое утро, стараясь не напялить спросонок нижнее белье поверх костюма. Я ныряю в это очертя голову, даже если у меня такой счастливый период жизни, когда деньги действительно берутся из тумбочки — просто потому, что по доброй воле я в восемь утра ни за что не вскочу, а вот ежели на службу… Впрочем, работа тоже не должна переходить в привычку, так что приходится следить и за этим.

Т.В.: А как же любимые вами чудеса — на службе-то?

М.Ф.: Одно другому не мешает, знаете ли. Если бы чудеса происходили только с теми, кто лежит на диване с книжкой, я бы на нем с удовольствием лежал, не вставая. Это мой любимый способ проводить время, хотя мне крайне редко приходится развлекаться таким образом… И потом, знаете, для того, чтобы заглянуть в темноту и содрогнуться — кстати, о моих страхах! — перед ужасающим лицом неизвестности, требуется совсем немного времени, это я вам говорю, как крупный специалист в данной области…

Т.В.: И снова о чудесах. Помните, в детстве был очень популярен вопрос: «что бы ты сделал, если бы стал волшебником?»…

М.Ф.: Помню. Я в таких случаях всегда гордо надувался и напыщенно говорил: «а может, я и так волшебник». Иногда верили… Не докладывать же первому встречному, чего именно мне хочется. Желания, знаете ли, выдают нас с головой, как ничто другое.

Т.В.: А чего вам тогда хотелось?

М.Ф.: Массу всяких глупостей, как любому нормальному ребенку. Блок жвачки с Микки Маусом, и открыть «зеленую дверь в белой стене».

Т.В.: «Зеленую дверь в белой стене»? Что это?

М.Ф.: А, это отдельная история. Кстати, я не удержался от искушения и подробно рассказал ее в повести ?Темные вассалы Гленке Тавала¦… Есть такой рассказик у Герберта Уэллса — «Зеленая дверь в белой стене», совершенно для Уэллса нетипичный, между прочим. Я его прочитал очень рано. Лет в семь — восемь. Рассказик потряс меня до глубины души. Может быть потому, что это была история про маленького мальчика, такого же, как я. У него была любимая игра — кстати, такая же игра была и у меня самого, еще до того, как я прочитал о ней в книжке.

Мальчик — герой рассказа — часто отправлялся на прогулку по Лондону, в одинокое путешествие по незнакомым улицам. Знаете, когда из пункта А в пункт В добираешься не заранее известным кратчайшим путем, а в обход. Кружишь по незнакомым переулкам, ищешь проходные дворы… И в один прекрасный день на его пути обнаружилась белая стена, в стене была зеленая дверь — маленькая, как садовая калитка. Разумеется, он вошел. А там… Ну, далее следовала примерно страница абсолютной чепухи, потому что когда писатель пытается описать рай, в котором он сам, разумеется, никогда не был, он начинает пороть чушь. Но во всяком случае, читателю давали понять, что это было волшебное место, что герою там было хорошо, как никогда — он и мечтать не смел… Потом он сделал роковую глупость, как водится, нарушил какой-то дурацкий запрет — и был изгнан из рая, обнаружил себя на грязной улице, отчаянно ревущим. Ему было, что оплакивать, правда?

В общем, я был потрясен. Разумеется, я искал эту дверь во время собственных одиноких прогулок…

Т.В.: Нашли?

М.Ф.: Да как вам сказать! Да — нет — не знаю. Нужное подчеркнуть — в любом случае это будет почти правда…

Т.В.: Ваша фамилия Фрай. У вас немецкие корни?

М.Ф.: Ага. У меня в роду полным-полно немцев. Половина, как минимум.

Т.В.: Немецкое «Frei» — это то же самое, что английское «free», верно? Это значит — «свободен»?

М.Ф.: «Свободен», да. Или «освобожден от…» На безалкогольном пиве пишут «Alcohol free» — или «frei», если дело происходит в Германии. Поэтому мое имя — это такой смешной каламбурчик. «Освобождено от Макса». Выходит, я совершенно свободен сам от себя — хотелось бы мне, чтобы в этой шутке была доля шутки…

Т.В.: В связи с этим у меня в памяти тут же всплывает эпизод из «Волонтеров вечности». Когда Макс освобождает Доперста, он сам становится Доперстом и теряет свое собственное лицо, перестает быть собой. Удивительная иллюстрация к этому «каламбурчику» с вашей фамилией! Сложная игра. Литературоведам предстоит поломать копья, разгадывая эту головоломку — одну из многих головоломок, то и дело подстерегающих читателя в ваших книгах.

М.Ф.: Да ну, какие там литературоведы! Фэнтези традиционно считается несерьезным жанром. Pulp fiction.

Т.В.: При чем тут жанр? Достаточно прочитать несколько страниц, чтобы оценить, КАК это написано. Это слишком качественная литература, чтобы быть просто Pulp fiction.

М.Ф.: Спасибо. Тем не менее, многие люди, знаете ли, очень просто устроены. Если из обложки следует, что книга относится к жанру фэнтези, к ней будут относится соответственно, в каких бы немыслимых сочетаниях не пребывали буквы — там, глубже, под обложкой… Впрочем, меня это совершенно устраивает. Не люблю, когда меня принимают всерьез: это влечет за собой определенные обязательства, без которых моя жизнь кажется мне несколько более привлекательной… Да и как можно принимать всерьез человека, путаные воспоминания которого можно опубликовать только под видом очередного эксперимента в жанре фэнтези…

Т.В.: Если уж речь зашла… В свое время у нас много шуму наделала трилогия Толкиена.

М.Ф.: Было такое дело. Старый добрый Толкиен и его «Властелин колец»…

Т.В.: Как вы к этому относитесь?

М.Ф.: Да никак, пожалуй. Ну, неплохая книжка — одна из многих неплохих книжек, подвернувшихся мне под руку. Она мне вполне понравилась, но не потрясла, разумеется. Меня вообще не так уж легко потрясти печатным текстом. Я крайне редко кричу дурным голосом и хлопаюсь в обморок просто потому, что прочитал хорошую книжку. А что касается Толкиена… Конечно, он шуму наделал! Отчасти шумели просто с голодухи — «Властелин колец» — это же была одна из первых переводных книг такого рода, верно? И далеко не худшая, конечно. Задушевная такая, качественная попса — как бы «для избранных», написанная, я полагаю, безупречным языком профессора Толкиена, и, насколько можно судить, не слишком попорченная переводом.

Т.В.: Я недавно была в Царицыне. Там, знаете, часть построек уже отреставрирована, а что-то еще в руинах. И вот среди этих живописных руин бегают подростки в замечательных самодельных костюмах, с деревянными мечами…

М.Ф.: А, так называемые «толкиенисты».

Т.В.: Как вы думаете — будут ли когда-нибудь такие же ребята играть в ваш мир?

М.Ф.: Ох, надеюсь, что нет!

Т.В.: Вам не нравится такая идея?

М.Ф.: «Не нравится» — это еще слабо сказано… Я, конечно, очень хорошо понимаю этих ребят. Помню, что в детстве мне самому здорово не хватало возможности поиграть в такую длинную сюжетную ролевую игру, в компании единомышленников — тех, кто ВСЕ ПОНИМАЕТ.

Но с другой стороны, меня слегка подташнивает, когда я думаю про игры «толкиенистов». В них есть что-то драматически неправильное. Эти ребята нашли такую легкую, безопасную замену реальности, которая их не устраивает. Это, конечно, правильно, что она их не устраивает. Плохо, что замена какая-то неполноценная. Чертовски приятная, наверное, но неполноценная. Одно дело, если ребята немного поиграются, потом им захочется чего-то другого, они возьмутся за другую игру, и так далее, пока не найдут что-нибудь настоящее, вкусное, живое — если очень повезет, то найдут! А если им не надоест? От добра добра не ищут, знаете ли… В такую милую затею легко — и соблазнительно! — влипнуть надолго.

А потом они повзрослеют и, чего доброго, серая реальность, от которой они бежали, да так и не убежали, покажется им сносной штукой.

Т.В.: А как относится Макс Фрай к бегству от реальности как таковому?

М.Ф.: От реальности не убежишь. От нее и не надо бежать, с ней надо сражаться. То есть, если имеющаяся в наличии реальность человека устраивает, он или философ, или дурак. Второй случай, к сожалению, более распространен. А если реальность не устраивает, с ней надо сражаться по-настоящему. Она-то вполне настоящая, и от этого никуда не денешься.

Т.В.: И сражаться следует не деревянным мечом, да?

М.Ф.: Не деревянным. И уж ни в коем случае не прятаться от нее, как от Буки под диваном. Я могу понять ребенка, которому рассказали сказку про Буку, и он спрятался под диван. Такому ребенку можно сопереживать. Мне легко представить себя на его месте. Но это не значит, что спрятаться под диваном — это выход из положения. Потому что, если вдруг придет настоящая Бука, она найдет тебя под этим чертовым диваном, вот в чем дело… Наверное поэтому я так сердит на этих ребятишек с деревянными мечами. Я заранее чувствую, как «Бука» будет вытаскивать их из-под спасительного дивана, одного за другим, я знаю, как это бывает. Это больно — знать, что так будет…

Т.В.: А вы сами «сражаетесь с реальностью»? Вы активно вмешиваетесь в жизнь?

М.Ф.: Скажем так: я активно вмешиваюсь в свою собственную жизнь.

Т.В.: А такое понятие как «судьба» — оно вам близко?

М.Ф.: Да я все время ощущаю ее дыхание на своем затылке. Иногда у меня случается такое удачное настроение — я вообще человек настроения! — и я могу смириться с ее присутствием и сказать ей: «ладно, дорогая, все будет, как ты хочешь, я тебя люблю». А иногда я глупею и начинаю дергаться. Как правило, это довольно болезненно. Так и должно быть, наверное. Все по-настоящему, все должно быть оплачено по прейскуранту.

Т.В.: Настоящая жизнь, да?

 

М.Ф.: Да. Как бы настоящая, как бы жизнь. Обожаю это дивное слово-паразит — «как бы»! Когда-то давно оно было занесено в мой родной город заезжими москвичами, и я был совершенно очарован. Наконец-то в моем распоряжении появился простой способ адекватно описывать происходящее. Возможность безответственно говорить правду и только правду. Приходишь домой, звонишь в дверь. «Это ты?» — «Как бы я».

Т.В.: Вернемся к вашим книгам. С ними происходят странные вещи. Если и была какая-то реклама, то она прошла мимо меня — а значит, и мимо большинства ваших потенциальных читателей. О вас не пишут, или почти не пишут — думаю, впрочем, что скоро появится множество желающих наверстать упущенное, и я — только первая ласточка. Но о ваших книгах много говорят. Пересказывают друг другу, дают почитать, обсуждают — вот что удивительно!

М.Ф.: Что, правда говорят? С ума сойти можно…

Т.В.: Правда. И ваши книги моментально исчезают с прилавков. Многие мои знакомые до сих пор никак не могут их купить — а ведь они специально искали, прилагали какие-то усилия. Другие книги, которые выходят в этой же серии, лежат на прилавках месяцами. Что происходит?

М.Ф.: А я не знаю, что происходит. Во всяком случае, я сам не предпринимаю никаких усилий в этом направлении. Вообще никаких.

Т.В.: Не колдуете?

М.Ф.: Ни в коем случае. Куда уж мне… А может быть, просто книги хорошие?

Т.В.: Резонно.

М.Ф.: А может быть, дело вовсе не в книгах. Может, людям обложки нравятся. Меня-то самого они в ужас приводят, эти обложки… Но вполне может статься, что этому бедняге художнику я еще и спасибо должен сказать!

Т.В.: Издеваетесь?

М.Ф.: Есть немножко…

Т.В.: А как будет называться ваша следующая книга?

М.Ф.: Ох! Кажется, «Темная сторона»…

Т.В.: «Темная сторона» — чего?

М.Ф.: Ничего. Просто «темная сторона» как таковая.

Т.В.: Что, еще одна загадка для будущих исследователей вашего творчества?

М.Ф.: Ага, загадка… Вообще-то это дурацкая история. Понимаете, с самого начала предполагалось, что в третий том войдут четыре повести. А потом оказалось, что мои представления о том, какого объема должна быть моя книга, совершенно не совпадают с возможностями издательства «Азбука»… или вообще с возможностями полиграфии. Одним словом, вместо одного толстого третьего тома получились два в меру упитанных: третий и четвертый. И о том, что такое «Темная сторона» мои горемычные читатели узнают только из четвертого тома. Он начнется с повести «Темные вассалы Гленке Тавала», в которой как раз и содержится вся информация о Темной Стороне: что это такое, как туда добраться, зачем это нужно, и какие коврижки предполагаются в конце пути… А поскольку в третьем томе ни слова о Темной стороне не говорится, получилась такая вполне дурацкая метафора. Впрочем, почему бы и нет?! Люди любят дурацкие метафоры…

Т.В.: От вашей интонации попахивает некоторым отвращением к роду человеческому.

М.Ф.: Разве? Да нет, пожалуй. «Отвращение к роду человеческому» — слишком помпезное ощущение, на мой вкус. И слишком утомительное, полагаю. Хотя… Я уже говорил вам, что я — человек настроения? Так вот, я еще и человек чужого настроения, впридачу. Если надолго запереть меня в одной комнате с человеком, который это самое отвращение испытывает… Но здесь и сейчас, пока мы с вами разговариваем, я не испытываю ничего в таком духе.

Т.В.: Еще один вопрос, который меня все время подмывает вам задать… Как вы обходитесь без камры, сэр Макс? Вы же наверное привыкли пить ее по утрам вместо кофе…

М.Ф.: Это «сэр Макс» привык. Что касается меня, я отлично обхожусь тем, что имеется в наличии… Впрочем, я бы тоже не отказался от возможности вспомнить ее вкус.

Т.В.: А приготовить не получается?

М.Ф.: Я не умею ее готовить, о чем во всеуслышание заявил в повести «Король Банджи». У меня вообще очень плохо с кулинарными талантами. Впрочем, иногда я варю очень неплохой кофе — очень редко, поскольку понемногу пытаюсь бороться и с этой своей милой привычкой… Кроме того, где я, скажите на милость, возьму необходимые ингредиенты, чтобы сварить камру?

Т.В.: Да, действительно. Вы переживете, если я задам вам самый традиционный вопрос, напоследок?

М.Ф.: В таком случае мне придется срочно придумать какой-нибудь совершенно нетрадиционный ответ, чтобы мы с вами не выглядели законченными болванами, правда?

Т.В.: Ваши творческие планы. Чего нам от вас следует ожидать в ближайшее время?

М.Ф.: Я и сам никогда не знаю, чего мне от себя следует ожидать… Понимаете, я могу рассказать вам о том, что уже случилось, и о том, что происходит со мной в настоящий момент. В издательстве «Азбука» уже лежат мои рукописи, каковых по самым скромным подсчетам хватит еще на четыре тома. «Темная Сторона», «Вершитель», «Наваждения» и «Власть несбывшегося». Надеюсь, они будут выходить именно в таком порядке, если никто ничего не перепутает. А что касается сроков — этот вопрос, увы, не ко мне… Сейчас я пишу такую странную книжку про Рагнарек — другими слов
ами, про конец света. Получается довольно весело и немного страшновато…

Т.В.: Как все ваши книги.

М.Ф.: Надеюсь, что так… Но это все, что я вам могу сказать касательно своих творческих планов. У меня нет никаких творческих планов. Я не могу позволить себе роскошь сделать вид, будто я знаю, что со мной будет завтра. То есть, этого никто никогда не знает, но почему-то считается хорошим тоном делать вид, что завтрашний день — величина определенная… А у меня в голове все время вертится неопределенная цитата из нежно мною любимых исландских саг: «И тогда он сказал, что, дескать, поживем — увидим».

Татьяна Восковская

Встреча проводилась в РГПУ им. все еще Герцена, в университетском Клубе. Организатором встречи был журналист по имени Павел Перец, ведущий проекта «Читать модно» студенческой газеты «Гаудеамус».Встреча началась с того, что П. Перец переодел тапочки, уселся на стол и сказал традиционные вводные слова. Если верить ему, то на эти встречи они приглашали – уже в течение 2 лет – много разных писателей. Среди них Носов, Стогов, собственно Фрай (т.е. описываемая встреча – уже вторая) и т.п. И планируют пригласить, например, Х. Мураками. По выражению самого Переца (Перца?), несомненные плюсы этих встреч в том, что аудитория – самая непосредственная, читающая, молодежная; нет занудного академического духа и т.п.

Пока он говорил свои вводные слова, у двери, где собралась толпа народу, которому не хватило стульев и было неохота/неловко протискиваться в зал, возникло некое шевеление, и в зал стала аккуратно пробираться невысокая леди в вязаной шапке-ушанке и коричневой дубленке. Народ потихоньку расступался, ее пропускали в зал, и когда она вошла – все сразу зааплодировали. Это и была Макс Фрай. Она же Светлана Мартынчик, она же Марта (поскольку Мартынчик), сильно заснеженная: «Я самый отмороженный автор», — сказала она.

Они немножко поговорили — поприкалывались с Перцем, после чего перешли, наконец, к вопросам аудитории.

- Скажите, а почему все-таки «Макс Фрай»?

— Вы знаете, я занимаюсь ответом на этот вопрос последние лет 90, и уже поднадоело… Посмотрите в Интернете: все истории – чистая правда. И даже про «Alcohol Frei»…

- Марта, расскажите о Вашем сетевом проекте «Живой журнал». И Вашем в нем участии.

— Такой журнал – удобная форма сосуществования с моими друзьями, которых сейчас, наверное, около 100. Из этого всего около года делалась страшная тайна, но постепенно «по секрету» говорили, подключались… Сейчас это читают очень хорошие люди, судя по комментариям, которые они оставляют. Соотношение примерно такое: один дурак на двести умниц. Еще очень устраивает то, что не надо писать ста друзьям сто писем: я их никогда не напишу, а так – один раз скажу, что у меня все хорошо, все прочитают и успокоятся.

(тут мы с Серегой переглянулись: судя по рассказу, проект сильно напоминал «sesese». Но самое главное в рассказе о нем – Фраевские интонации: точно также говорит, философски сидя у костра, наша знаменитая Женька)

- Скажите, а откуда у Вас такие смешные штаны? //Штаны и вправду были хороши…//

— Штаны из такого специального магазина. В Питере я ни одного такого не знаю, а в Москве он называется «Global USA». За 200 рублей – вполне приличные штанишки : ) Я вообще люблю ходить по всяким дешевым магазинам. Ботиночки вот, рюкзачок. ;) (Народ смеется). Рюкзачок, например, куплен в 98 году в Нью-Йорке за 8 долларов… На улице под названием Чарльз-стрит. Просто это был последний день, мы бегали и искали куда потратить мелочь… Курточка… (опять все смеются)

- Марта, а Вы верите, что из сна можно попасть в другой мир?

— Вопрос веры здесь не стоит. Просто так иногда бывает с некоторыми людьми. С некоторыми – не бывает, но тут ничего страшного: зато с ними бывает другое, не менее интересное.

- Ваше любимое кафе в Питере?

— Любимое кафе в Питере… Сейчас подумаю… Поскольку бываю в Питере довольно эпизодически, думаю, что изрядное количество хороших мест прошли мимо меня. Одно время мне очень нравилась «Идеальная чашка» на Староневском, это была первая «Идеальная чашка». Я смотрела на цены и не верила: капуччино – 18.30… Потом… Павел, где мы встретились? В «Приюте комедианта»? Тоже очень хорошее место.

(немножко поговорили о знакомых. Остроумно и интересно, но абсолютно неясно, о ком именно. Желающим подробностей рекомендую обратиться к кассете, которая лежит у меня)

- Марта, скажите, в Ваших книгах есть такая фишка, как перемена судьбы. А Вы сами пытались менять судьбу?

— Пытаться не пыталась: в этом есть надрыв, что-то созвучное «пытке». Если что-то надо перестать делать, я просто перестаю. Довольно круто я меняла судьбу 4 раза. И существо, которое сидит сейчас перед вами – продукт довольно длительного процесса. Одно время я работала большим начальником. И в один прекрасный момент мне подумалось: а может быть, придется устраиваться на работу… И сказала своему дружочку: я фиктивно выхожу за тебя замуж, и мы немедленно пишем книгу из серии «ЖЗЛ» под названием «Жена кочегара». И начинаться она будет словами «Простая жена кочегара…» ;)

(два вопроса от вредного мужика с видеокамерой)

- В одном интервью Вы сказали, что не хотите, чтобы под именем Макс Фрай писали чужие дяди и тети. И вопрос у меня такой: Вы дорожите своим именем и псевдонимом?

— Как Вам сказать, дорожу – не дорожу… Просто есть чувство чести, я не могу допустить, чтобы людей, которые мне поверили, обманул еще кто-то кроме меня :) Нельзя поступать с людьми подло, нельзя пихать людям, которые поверили легкомысленному обаятельному сказочнику – при всех его недостатках – какие-то, простите, «коровьи лепешки», для того, чтобы заставить их раскошелится.

- Но Вы же пишете сказки?

— Я пишу всякое. Цикл, посвященный Ехо, во всяком случае, вполне можно так назвать.

- Вы гадаете на картах Таро?

— Да, довольно регулярно. Однажды, когда мы официально закрывали выставку в Германии, из меня сделали какую-то фотомодель и я заработала при этом гаданием на картах Таро примерно 2000 рублей, осчастливив при этом человек двенадцать: они узнали, что все будет хорошо.

(еще один вопрос от вредного мужика с видеокамерой. Он потихоньку начинал доставать и Свету=Фрая, и ведущего, и народ, и в этом вопросе ему начали тактично хамить в ответ. Вообще, вопросы этого кренделя отличались от прочих не желанием узнать побольше о приглашенном писателе, а желанием задать вопрос покрючкотворнее. Хотя некоторые его вопросы, скажем прямо, были хороши. Перец, в конце концов, почти озверел на него, но Света=Марта показала себя с лучшей стороны. Не зря в ее произведениях все женщины называются не иначе как леди)

- А Вы пишете относительно читателя? Или в процессе написания читатель «по барабану»? У Вас читатель возникает в момент, когда книга получает тираж и распродается?

— Нет, читатель возникает в момент, когда книга дописана. Это очень трудно объяснить человеку, который сам текстов не пишет. Когда текст готов, автору надо отпустить его в свободный полет, и сколько других людей его прочитает, значения не имеет. К примеру, я выкладываю текст на сайте в день выхода сигнального экземпляра. Чем больше людей его увидит, тем лучше. Подготовка текста – очень труднообъяснимый психофизический процесс. Ну как историю болезни описывать ;-)

- А коммерчески это не вредно?

— Большинство коллег это понимают: Вадим Борисович (видимо, директор издательства) человек достаточно умный и считает, что когда книга появляется в Сети, это работает на автора и издательство. Потому что люди прочитают текст и пойдут купят по книге себе, своим друзьям и знакомым. Коммерчески это неопасно. Многие мои знакомые даже просят свои романы выложить в Сеть и рады, что так происходит.

- Короткий вопрос, просто боюсь забыть… Адресочек, где это все висит?

— Очень просто. Вы заходите в Яндекс и пишите «Фрай. Жалобная книга». Первый же сайт, который выпадает, Вам и нужен. Это все висит на «Пуговичках» Сергея Красикова. Это большой специалист, который делает альтернативную, что ли, историю «немэйнстримовской», так сказать, фантастики. Там висят авторы, которые практически не публиковались. Некоторые из них попали туда благодаря мне… Я составила список, что-то еще, но процентов 70 работы сделал Сережа Красиков.

- Еще один вопрос по Сети. Проект «Библиотека Мёнина» — он не оправдался?

— Он, в общем-то, оправдался. Постараюсь объяснить: проекту уже больше года, и физически его делали – т.е. выкладывали в Сеть – сотрудники Марата Гельмана. И в какой-то момент у меня пропала энергия и желание просить людей, которые, в общем-то, ни чем не обязаны, этим заниматься. Но зато недавно мы придумали с коллегами другой проект, некое community, под названием Экс Фразис. Это, если кратко сказать, вербальное пересказывание визуальных объектов. Это снятые и неснятые фильмы, нарисованные и ненарисованные картинки, написанные и ненаписанные книжки… Т.е. куча проектов, которые были не реализованы или были реализованы и забыты, или просто потеряны, там потихоньку выкладывается.

- В Москве сообщество «Грин Дорз» придумало и провело ролевуху по Ехо. Как Вы к этому относитесь и стали бы Вы принимать участие?

— Я как старый стрелок: сижу на высоком дереве и наблюдаю. Это может быть не плохо и не глупо, но не мое… И принимать участие, наверное бы, не стала.

- Часто автор берет псевдоним, поскольку пишет не за себя, а за другого…

— Это правда, Светлана Мартынчик – дамочка абсолютно не пишущая. Недавно меня, художника Светлану Мартынчик, попросили написать некий текст. И я сидела и старалась, старалась, пока не сказала себе: «Дура, ну что ты стараешься. Пускай Фрай напишет». И текст появился часа за три. На следующий день я встала и самым предательским образом его отредактировала, поменяла окончания мужского рода на окончания женского рода, вставила имена, пропущенные по незнанию Максом Фраем, и все.

- //нераспознанный вопрос//

— На самом деле, первое что было – «Идеальный роман», который был придуман во время всяких там германских выставок. И даже понимаю, почему: в течение нескольких месяцев мы использовали для общения английский язык, несколько несчастных немецких слов, и, видимо, нам настолько не хватало русского языка, что родилось вот такое произведение…

(тот же вредный мужик)

- То есть, «Идеальный роман» — бесконечное интервью, бесконечное письмо, обращенное к самому себе…

— Доктор! : ) имейте в виду, что правд много… И они зависят от состояния человека. Журналист, который приходит брать интервью, обычно приходит с вопросами, которые редко кто обдумывает на досуге. Я же не сижу на досуге и не чешу репу, обдумывая: «Что же я хочу сказать как автор?» Это было бы странно. И когда меня спрашивают, я отвечаю, что приходит в голову именно сейчас…

- Скажите, пожалуйста, у Ваших героев серии «Лабиринты Ехо» есть реальные прототипы?

— У центральных персонажей, пожалуй, что не очень, а у второстепенных персонажей – почти у всех. Это друзья, приятели, знакомые, ну, всяко-разно… Думаю, у каждого среди знакомых есть очень колоритные персонажи, которых даже про себя определяешь именно «какой колоритный персонаж»…

- А они, эти «персонажи», об этом знают?

— Некоторые узнали сами себя, некоторых опознали знакомые, некоторые из них – иностранцы, и пока не получили возможности узнать, что им выпало такое счастье ; ) А некоторые уже, к сожалению, умерли…

(опять вредный мужик)

- Вы знаете, наверное, я очень наивный человек и привык верить написанному… Вы от читателя хотите, чтобы он читал то, что Вы написали, а не свои читательские измышления. А как его можно заставить? Дайте конкретную инструкцию.

— Конкретную инструкцию? Очень просто. Берется читатель – одна штука, и ему говорится: вот, читай то, что написано. А если говорить серьезно – то это сложно. Например, половина читателей говорит не «Ехо», а «Эхо». И что надо сделать, чтобы заставить эту половину читать то, что написано на бумаге, я не знаю. А если узнаю – стану пророком, взойду на гору и скажу Великое Слово. Более того, я еще и не знаю, почему так происходит.

- На какой город сильнее всего похож Ехо?

— Город Ехо – абсолютно город из снов, прототипа у него нет. Если у Кеттари есть прототип – это город Нюрнберг, то у Ехо – нет. Хотя… Через несколько лет после выхода первой книги мы с подружкой надолго попали в Прагу, долго гуляли, и она говорит: «Здесь и мостовые мозаичные, и домики какие-то знакомые», и вдруг мы выходим на площадь, а посередине стоит трактир под названием «Два кота». Я была вынуждена согласиться, что все не просто так, но это не намеренно.

- А прототип самого названия «Ехо»?

— На этот вопрос не отвечу, потому что я – писатель книжек. А у этого мира есть свой персональный демиург, абсолютно реальный человек, который его придумал. Его сейчас здесь нет, но если бы его спросили – он бы тоже, наверное, не ответил. Есть Соединенное королевство, есть столица Ехо, вот ее улицы, а вот тут у нас – графство Вук, а почему оно так – не сознался…

- (кто-то) Наверное, к доктору вовремя не сходил ;)

— (опять Фрай) И правильно: очень много пользы от нас, не сходивших вовремя к доктору :-)

- Скажите, а Бубуту придумали Вы, или тот демиург?

— Для Бубуты были придуманы имя и темперамент. А многие Бубутины повадки, его поведение до того, как поставили на место, после того, как поставили на место – результат наблюдения за несколькими типичными начальниками. Например, когда они много лет были начальниками, а потом появлялись в виде равноправных коллег или даже подчиненных – все это было безумно смешно наблюдать… Бубута на самом деле – коллекция.

- Почему так много сортиров и сортирного юмора? Это же очень американское, и несколько не вяжется с остальным…

— Вы знаете, в этом сериале вообще очень много моментов, которые являются открытыми лобовыми пародиями например, на голливудские фильмы.

- А как придумывались образы героев Тайного Сыска – в дополнение к их именам и темпераменту?

— Мы с этим демиургом вместе сделали список главных героев с именами и основными чертами характера. Понятно, например, что Бубута внешне похож на Паваротти… Про Джуффина было ясно, что он – начальник, самый главный и самый умный. Шурфа мы описали как очень аккуратного, а он потом сам пришел и рассказал про Безумного Рыбника. Кричал, бил кулаком по столу и спрашивал: «Что вы тут про меня пишете?» Вообще, когда писатели говорят, что персонаж пришел и сам рассказал о себе – это правда… ;-)

- Скажите, Вам поступали предложения об экранизации?

— Поступали, но все они, по-моему, хороший материал для психиатрической диагностики предлагавших. Почему-то хороших предложений не поступало… Например, какие-то полоумные люди пришли и предложили, чтобы Макса играл Дмитрий Нагиев… Продемонстрировали глубину понимания.

- Но ведь по «Дозорам…» снимают?

— Пусть себе снимают…

- Скажите, а кто бы мог сыграть Макса?

— Не обижайтесь, но все эти вопросы про экранизацию – перемалывание воды в ступе: никто никого не смог бы сыграть, и никто никого не будет играть. Возможно потом, когда пройдет большое количество лет, опять возникнет этот вопрос, тогда и будут выбираться актеры. А сейчас – нет.

- Еще такой же вопрос… У Вас сказано, что Меламори похожа на актрису Диану Ригг.

— Диана Ригг… Был такой очень смешной английский фильм «Сыщики». Она играла там. А еще был фильм про Джеймса Бонда, Диана Ригг там играла его невесту, которая погибает во время свадьбы. Какая серия, я не помню.

- «Сыщики» — это примерно какое время?

— Мне кажется, что это сериал годов шестидесятых – семидесятых. Комедийный такой сериал, который пародировал того же Джеймса Бонда.

- Скажите, а каково Ваше отношение к остальной фантастической тусовке?

— У меня нет никакого отношения к тусовке, я не знаю, какие они. Мне только несколько раз рассказывали, что они собираются на свои фантастические семинары, квасят по-черному, бьют, например, морды… Лукьяненко кто-то спросил, почему он так любит мальчиков-подростков, он понял буквально, треснул в ответ по морде. Детский сад какой-то.

(еще раз вредный мужик. Аудитория уже хочет его побить)

- У меня такой вопрос: зачем Вы пишете книжки? Или почему?

— Мне, честно говоря, страшно с Вами разговаривать: Вы очень серьезный человек. : ) В ответ на такой вопрос хочется отшутится, но у меня волосы встают дыбом при мысли, что я отшучусь, а Вы не поверите. Поэтому скажу откровенно: ответа на вопрос «зачем?» в моей системе координат просто нет. Просто так сложилось: пишу, и все.

- (Перец, злясь на мужика) Да к психоаналитику она вовремя не сходила, вот и все.

— (Фрай, воодушевляясь) Кстати! Я один раз была у психоаналитика – это очень весело. Несколько лет назад я хотела написать книжку про психотерапевта, которого очень достали пациенты: вечно ходят, канючат. И он стал всех мочить – такой вот маньяк. Книжку написать хотела, но совершенно не представляла: кто такой психотерапевт, что происходит у него на приеме, хотя знала, что такое дело есть. И попросила знакомых порекомендовать психотерапевта, чтобы один раз к нему сходить. Знакомые порекомендовали, очень его хвалили… Я пришла, мы с ним полчаса посидели, поговорили. Я честно сказала, что интересует его профессиональная деятельность, что собираюсь писать книжку. Правда, не говорила, что он будет маньяк…

- (из зала) Топорик подержите, пожалуйста… ;-)

— (Фрай, не обращая отдельного внимания) Где-то через полчаса я поняла: напротив меня сидит психотерапевт, держит за руку и рассказывает о своей жизни и проблемах… : )

- (опять из зала) Денег с него не взяли?

— (Фрай) Расстались по нулям – я сначала обещала заплатить за консультацию, но потом он меня час грузил своими проблемами, так что вроде уже он должен… В общем, расстались друзьями.

- Как заставить людей читать Ваши книги? Очень просто: человеку ломаются ноги, а книги даются вместо обезболивающего.

Зал ржет. Фрай говорит: «А, поняла: гололед в городе – Ваших рук дело!»

- (какая-то мадама) До появления первой статьи о Вас я и все мои друзья считали, что Вы – мужчина. Я не прошу Вас доказать, что Вы – мужчина (зал ржет), но на протяжении всех, скажем, десяти книг логика повествования, логика героев – это, извините, мужская логика.

— (Перец) А Вы-то откуда знаете? (Зал опять ржет) Я сам не знаю, что такое «мужская логика».

- (та же мадама) Сразу признаюсь, чтобы Вы не подумали: я не журналист, а геолог. Так вот, как Вам удается так сочетать мужское и женское начала? Уж извините за идиотский вопрос…

— (Фрай) Нет-нет-нет, вопрос не идиотский. Половина людей, которая читала эти тексты, говорила: «Да послушай, с первого дня, с первой страницы было видно, что писала женщина». Вторая половина говорила: «Вы врете и выдаете себя не за того человека: ведь сразу видно, что писал мужчина». И это об одних и тех же текстах. Надуманные, наивные формулировки. Мужчины и женщины внутри своих «коалиций» ведь очень разные, только писают одинаково. Когда человек, прочитав тексты, говорит: «У Вас мужская (или там женская) логика», он ведь опирается или – не приведи Господи! – на учебники, которые я читала, или на свой собственный жизненный опыт. А на самом-то деле логика у меня не мужская или женская, она человеческая.

- Когда-то в издательстве, по-моему, «Экском» вышла книга, написанная от третьего лица. Герой трахается и с мальчиками, и с девочками, и написано настолько мастерски, что пол рассказчика определить невозможно. Потом выяснилось, что автор – мужчина. Но женское настолько профессионально выписано, например, такая типично женская тоска…

— Чтобы закрыть эту тему, скажу вот что. Северо-американские индейцы считают, что у нас не два пола, а четыре: Мужчины-воины, Мужчины-матери, Женщины-воины и Женщины-матери.

- (Перец, по-моему) А Вас, простите, куда?

— (Фрай) Ну посмотрите на меня: какая из меня женщина-мать? Чего я могу вот этой грудью выкормить? И будете ли вы готовы с этим в одном мире потом оставаться?

- (вредный мужик и еще несколько голосов) Да, вполне, почему бы и нет?!

Зал ржет и аплодирует.

- Вы правда считаете, что надежда – глупое чувство?

— Вообще, да. Хотя здесь мы говорим хоть и по-русски, но иногда на разных языках: у каждого свое представление, что такое надежда. И глупое чувство – разное. Обычно человек хочет какие-нибудь глупости, которых у него нет и он их никогда не получит, их надо перестать хотеть и зажить некоторой другой нормальной жизнью.

- Скажите, а какая Ваша любимая сказка?

— Одной любимой сказки, пожалуй, и нет. Бывают любимые сказочники. Первые 16 ;), которые приходят в голову… Сергей Козлов, конечно, со своими историями про всю замечательную компанию, «Ежик в тумане»; конечно, Туве Янссон, много чего вспоминается…

- Расскажите, пожалуйста, о Ваших ближайших творческих планах.

— Вы знаете, не бывает, наверное, творческих планов – все это вранье, звучит слишком высокопарно…

- Ну, может быть, желание о чем-то написать?

— Есть желание не желать о чем-то писать. Как назывался один рассказ, «Не хочу хотеть».

- А кто сочинял «Песню о пустом сердце»? И кто ее исполнял?

— Ее автор – тот же, кто придумал Ехо, сочинял названия его улиц. А насчет исполнения… Мало ли кто мог ее сыграть. Я же не знаю, что именно Вы слушали. Если Вы слушали того автора – то это прекрасно.

- Скажите, Марта, а насколько Вы включены в общественно-социальные процессы: Вы читаете газеты, слушаете радио? Ходите ли Вы на выборы?

— А у меня нет российской регистрации. Я не гражданин РФ: я из Украины, хожу с миграционной картой.

- Солженицын разделил всех писателей на две группы: которые творят свой мир, сами себе демиурги, и которые творят под небом Бога. Вы к какой категории себя относите?

— Ну, раз это теория Солженицына, то надо заставить его прочитать все тома Фрая и спросить: к какой категории товарища относите?. В принципе, я себе себя, задавая этот вопрос, отношу, наверное, ко второй. Но мало ли чего я о себе думаю.

- Долгое время никто не знал, кто такой Макс Фрай. А теперь все знают…

— Да. Ситуация была такая: жил Макс Фрай, и жил бы себе в подполье, но издательство «Азбука» украло его родное имя. И только благодаря тому, что я успела очень быстро объявить общественности свое лицо, адвокатам удалось довольно быстро эти бумаги забрать и не сделать Макса Фрая идиотской торговой маркой издательства «Азбука». Фрая сперли!..

- Скажите, пожалуйста, Ваше отношение к японской прозе, и, в частности, Мураками?

— Японская проза очень разная, и наверное, вся она как раз и лежит между Харуки Мураками и Рю Мураками. Я очень люблю Харуки. Пик его популярности был году в 96-97, когда он лежал на складе «Азбуки». В одном из осенних номеров «Книжного обозрения» есть моя целая полоса, где достаточно многословно объясняется не только почему я так люблю Харуки Мураками, но и почему он пришелся настолько в пору здесь и сейчас, в России. А Рю… Он прекрасен, но я его большими порциями не могу читать, я от него заболеваю просто-напросто: очень мощный дядька.

- (Перец) Рю… Он такой, более острый, что ли…

— (снова Фрай) Я бы заедала пятьдесят страниц Рю тремястами страницами Харуки.

- (Перец) Читая Рю Мураками, скажем, «Дети из камеры хранения», понимаешь, что в Японии дети также играют панк, ходят на дискотеки. Потому что иногда – с нашим европейским менталитетом – мы эту нацию недооцениваем. А у них все настолько кайфово и жестко…

— (Фрай) Ощущение, что у них все лет на сорок впереди.

- (Перец) Меня поразила музыкальная сторона их жизни. Рю, кстати, может быть, к нам приедет. Пока не буду говорить, чтоб не сглазить, но очень рекомендую его читать.

- Ваши любимые пять фильмов? Так сказать, топ…

— Все эти вопросы про топы очень милы моему сердцу, можно поговорить о чем-то любимом, но они достаточно бессмысленны, потому что сегодня я вспомню одни, а завтра – другие.

- (Перец) Ну вот, «Рэмбо» например?

— (Фрай) Я не спрошу, конечно, что это за фильм, но очень близка к этому. Я знаю, что это такой фильм со Сталлоне про боксера… (Зал смеется)

- (Перец) Кстати, как раз и не про боксера. Наверное, из всей этой плеяды фильмов надо посмотреть со Сталлоне что-то, с Ван Даммом что-то одно, «Коммандо» со Шварцнеггером…

(еще раз вредный мужик)

- А Вы стремитесь быть модной?

— Ну как Вы представляете себе мою жизнь? Я просыпаюсь утром и говорю себе: я должна быть модным писателем, хватаюсь за голову и начинаю придумывать как. Думаю, что если человек стремится быть модным, или там мудрым, или продвинутым писателем, жизнь его – это ад.

- (Перец) Этот вопрос бы надо задать Стогову.

— (Фрай) Да, и Стогов аргументировано объяснит, что он стремится быть модным писателем, потому что ему надо много денег, чтобы кормить двух детей : )

(и снова вредный мужик. К этому моменту он уже всех подначками и крючками достал, и народ показывал друг другу нарисованные на листках мишени про него)

- А Вы пишете ради денег?

— Вы что, идиот, извините? Вы не читали моих текстов? Как такое можно писать ради денег? Мне очень жаль, что не 19 век на дворе: я бы Вас вызвала на дуэль и застрелила бы.

- (он же) А *** //не разобрать// вот писал ради денег, и не стыдился этого, всю жизнь работая на заказ!

— (Фрай) Это его проблемы. Его отношения с небом.

- В Вашей последней книге про накхов цитируется роман Михаэля Штрауха. Скажите, это реально существующий писатель?

— Ну как Вам сказать… Угадайте с трех раз : ) Может быть, когда-нибудь часть его работ будет опубликована. Я веду с ним переговоры ;-) Это к слову о творческих планах.

- (Перец) И на встрече с ним кто-нибудь спросит: вот, у Вас есть такой персонаж – Макс Фрай…

- А кто такие накхи?

— Накхи – такие существа…

- (Перец) Созвучно слову «нах…» : )

— (Фрай) Ну, в общем, да… Накхи – те, кто сходил на…, и вернулся. ;-)

- А можно задать Вам личный вопрос? Ваши отношения со смертью?

— Ваш вопрос не то чтобы личный… Мои отношения со смертью публичны, как и у всех: смерть скрыть нельзя. Это единственное событие, в котором может быть уверен человек: она приходит по умолчанию. Кстати, отсюда вытекает хороший способ справляться с бытовым ужасом. Вы просыпаетесь утром и говорите себе: если сегодня умирать, то что надо сделать?

- Есть способ гадания на книгах. А Вы не пробовали гадать на своем «Идеальном романе»?

— Себе лучше не гадать: незачем расходовать… Вы знаете, большинство людей – настоящих специалистов по мантическим практикам производят впечатление людей с изношенной судьбой…

- Многим толкиенистам близки Ваши книги. А как Вы сами относитесь к Толкиену?

— Ну что здесь скажешь?.. Отличный автор, отличные книги.

- Мой вопрос по поводу Книги Огненных страниц: как такая обалденная мысль пришла в Вашу голову?

— Честно говоря, эта конструкция была всегда, просто она не сразу нашла воплощение.

(ещё поговорили о книге «Азбука современного искусства». Книга, судя по всему, представляет собой хорошее популярное пособие по этому делу. Записать, увы, не удалось…)

- Когда я читал Ваши книги, было ощущение, что это очень похоже на Роджера Желязны…

— Признаться, его я ощущаю почти двоюродным братом. Жалею только, что мы не смогли подружиться.

- В эпизоде о трактире «Середина Леса» сэр Кофа куда-то ездил и что-то привез. Скажите, куда, собственно, он ездил и что именно привез?

— Этого никто не знает. И нам сэр Кофа тоже так ничего и не сказал, сколько мы его не просили.

- Откуда взялся термин «вершитель»?

— Помните, был такой фильм «Москва – Кассиопея»? Там вот были роботы-исполнители и роботы-вершители..

- Ваше отношение к поэзии?

— Поэзия… Поэзия – шаманизм. Я максималист: она должна либо убивать, либо исцелять. А просто так рифмованные строки…

- (Перец, по-моему) Убивать надо таких поэтов!

— (снова Фрай) Ведь в настоящей, например, трагедии, когда мир рушится, не ставится вопрос «Кто прав, а кто – нет?»

Потом еще немного поговорили, уже совсем не структурно, и П. Перец объявил конец встречи. Все ринулись за автографами. И мы тоже. Автограф получили через полчаса, я взял телефон у Даши – обладательницы диктофона, и мы вышли на улицу. Был мороз, много снега и темно.

Фрай оказалась многознающей, мастерски владеющей словом, скромной и энергичной.

Ощущение от встречи было что надо. То самое высокое. Наверное, это был второй после достопамятного «автостопского» Великий поход Ордена.

© 2003-2004 SU aka Сергей Модестов, фото, расшифровка записи, компиляция
&
© 2003 леди Даша, запись интервью на диктофон
http://sesese.narod.ru/

Мы беседуем со Светланой Мартынчик, больше известной читателям «фэнтези» как Макс Фрай, автор романов «Лабиринт», «Волонтеры вечности» и других, основатель изумительного города Ехо, по мозаичным мостовым которого так приятно прогуляться ночью, под зеленой луной мира стержня.- Расскажите, пожалуйста, где Вы живете.
Пару лет назад мы с мужем купили маленькую двухкомнатную квартиру. Десять лет копили деньги. Продавали свои работы. Мы художники, и в Москву попали как художники, которые делали огромные ландшафты из пластилина. Это были несуществующие миры. Мы описывали их в энциклопедиях, лепили из пластилина какие-то их фрагменты, рисовали картинки, которые были частью материальной культуры тамошнего населения. Мы начали этим заниматься довольно давно, с 1987 года, еще в нашем родном городе Одессе, а в 1992 году Марат Гельман уговорил нас переехать в Москву. Мы устроили здесь выставку, потом было несколько лет так называемой славы. Возили пластилиновых человечков по заграничным музеям да галереям.

- Демиурги со стажем…

Да, «творцами миров» мы стали давно, и это, пожалуй, наша единственная настоящая профессия.

- Расскажите, что для Вас означает понятие «дом», своя «частная недвижимость»?

Не знаю. Своя квартира появилась не так уж давно. До этого мы восемь лет снимали в Москве то одно, то другое жилье. Я до сих пор просыпаюсь с чувством, что меня вот-вот попросят съехать.

А до Москвы была коммуналка в Одессе. Еще раньше «хрущоба» в той же Одессе. Ощущение дома, пожалуй, было только в детстве.

С трех до девяти лет я прожила в военном городке в Берлине. Дом, в котором мы жили, стоял рядом с музеем, где подписывали акт капитуляции Германии, в десяти минутах ходьбы от леса. Это было чистое счастье. Но тоже скорее не от самого жилища. Я, как киплинговская дикая кошка, гуляла сама по себе, осваивала окружающее пространство. Наш военный городок не был ничем огорожен: тут наши дома, а рядом — дома местных немцев. Такие чистенькие частные домики с садиками, с гномиками в этих садиках. Я гуляла по всему району и дружила с хозяевами этих домиков. Просилась к ним в садики посмотреть на гномиков. Немцы умилялись, вели знакомиться с гномиками, кормили своим немецким конфитюром. Я возвращалась домой с букетами цветов и понимала, что родители спросят: «Откуда?». Поэтому цветы приходилось раздаривать всем во дворе.

Определилось, что самое большое счастье — гулять самой по себе. Заходить куда вздумается и говорить: «Давай со мной дружить».

Когда мы приехали обратно в Одессу, я спросила у родителей: «Когда же мы вернемся в Берлин?». А родители ответили, что никогда. Это был ужас. Как?! До меня не доходило. Я воспринимала возвращение домой как ссылку, и я не могла понять, за что меня сослали. Ведь я же хорошая, круглая отличница, с длинной косой. За что? Потом постепенно стало понятно, что СССР — это такое место, откуда не уедешь, где нас всех зачем-то приговорили жить. Пришлось осваивать эту территорию.

Мы, мягко говоря, не в раю живем. Я же не открою Америку, если скажу, что практически у каждого человека, который что-то чувствует, думает, рефлексирует, а не просто перерабатывает пищу, есть свой способ или набор способов ухода от мира. Одни в компьютерные игры играют, другие книжки пишут, третьи их читают. Книжки и кино — это сновидения наяву для ленивых. Ну и водку пьют. А мы миры сочиняем.

- Вы так и не полюбили Одессу?

Это хороший город, но не мой, точно так же, как Питер или Будапешт. Я вообще, скорее, лесной человек. А мои города: Прага, Нюрнберг, Эрфурт, Ужгород. Это города моей мечты, я вряд ли в них когда-нибудь буду жить, но хорошо, что они есть. Это сказка, я не верю, что они настоящие. А есть города, в которых почему-то хорошо. Берлин например. Он такой уродливый, что в нем даже можно быть счастливым. В Мюнхене еще хорошо. Там состояние внутреннего покоя нисходит. Я там молчу. Новая Мюнхенская пинакотека купила нашу работу — пластилиновый ландшафт полтора на два метра. Когда его установили в зале, мы побродили вокруг, а в соседнем зале картины Ван Гога висят. Трудно было поверить, что вот тут Ван Гог, а за перегородкой — наша работа. Это было очень странно.

- У Вас есть чувство тыла?

К сожалению, я не умею быть глупой. Любая Аннушка через любые три минуты может пролить сколько ей вздумается масла, и все, что мне кажется тылом, пойдет прахом. И моя замечательная, новая крыша над головой… ну вот, алкоголичка этажом ниже может устроить пожар и сжечь ее. Люди, которых я люблю, — живые, хрупкие конструкции. Я тоже очень хрупкая конструкция, и ни у меня, ни у кого бы то ни было нет никаких гарантий. Единственный тыл, который есть, — вера (тем или иным способом, в того или иного бога).

Кстати, о доме как о тыле. У меня самая любимая разновидность помещения — европейская гостиница средней руки. Она абсолютно безликая. Там нет чужого присутствия. Его моментально выметает горничная. Это ничья земля. Как я там сплю! Как я там отдыхаю! За одну ночь в гостинице, проспав 5-6 часов, я себя чувствую, как после месячного отпуска на курорте.

А вообще человек должен жить либо в домике в лесу, либо в лофте. Лофт — это такой нью-йоркский вид жилья. Целый этаж бывшей фабрики, переоборудованный под квартиру и отремонтированный сообразно возможностям и нуждам хозяина. Колоссальное помещение, в котором какими-то перегородками, не доходящими до потолка, обозначены спальни, туалет и еще что-то. В принципе — спортзал. Образовались они, когда Гринвич Вилидж и Сохо осваивались художниками, скульпторами и прочей местной богемой. Они покупали заброшенные фабрики (в то время это было дешево) и переоборудовали их под мастерские. Мы в такой штуке жили, когда приезжали в Нью-Йорк. Это запомнилось навсегда. Лифт в нашем доме приезжал прямо в квартиру. Один раз мы его вызвали, а там оказалась собака. (Вообще, там каждый жилец свою кнопочку своим ключиком открывал. Вставляешь ключик в кнопку своего этажа, и только тогда лифт едет.) Вслед за собакой приехали, естественно, ее хозяева и принялись собаку по нашему лофту ловить. А это же прерия. Собака скачет, как мустанг, где-то в двухстах метрах. Они ее ловили-ловили, потом устали. Мы предложили хозяевам выпить. Выпили, пообщались, тем временем собака пришла сама, они ее схватили и поехали к себе. Жить в этом районе было очень интересно. Надо понимать, что вокруг тоже лофты, и это важно, потому что, когда выходишь на улицу, вокруг тебя ходят не просто прохожие, а местные жители. То есть люди живут в огромных пространствах, а когда выходят — оказываются на узеньких улочках Сохо. Это особая публика. У них особые глаза, особая пластика, особое самоощущение. Они очень отличаются не только от москвичей, но даже от других ньюйоркцев.

Когда все только начиналось, люди покупали фабрики-заводы потому, что нежилые помещения были дешевы, а сейчас-то район дорогой и лофты стоят бешеных денег. Эта дикая смесь абсолютной аскезы и шика, огромных помещений и узких улиц — изменяет людей. Появляется иная логика жизни. У москвичей же как? Живут в тесноте, а выходят — «необъятный простор и ничего священного». А там все наоборот.

Вообще лофт — самый правильный вид недвижимости. Людей должно быть мало, а лофтов много.

- В устах демиурга звучит угрожающе… А как Вы выбирали свою квартиру?

По нескольким критериям. Было важно, чтобы последний этаж, чтобы светло и над головой не топали. И вообще: между мной и небом никто не должен находиться. И чтобы комнаты были максимально разнесены, потому что живут два разных человека, которым иногда хочется слушать разную музыку.

Сейчас квартира стала местом, где очень хорошо. Это все заслуга мужа, Игоря. Он все умеет. Он сделал в коридоре такие книжные полки, что это просто произведение искусства. Если бы я была одна, я бы ковер постелила, подушек накидала, а в углу лежали бы сложенные кучей вещи.

Мир в доме, где живет человек, создается очень постепенно, и собственно интерьер это лишь какая-то часть. Но есть и другие важные составляющие: то, как мы там живем, что с нами происходит. Дом создается, меняется. Он — как человек, которого воспитываешь, который живет рядом. Это взаимный процесс. Место влияет на человека, человек влияет на место.

- Если можно, расскажите немного о Вашем муже.

Мы с ним в Одессе жили в двух кварталах друг от друга. Оба были художниками и ходили друг к другу в гости. А начали жить вместе потому, что поняли — удобнее утром проснуться и сразу пить чай, чем сначала куда-то бежать. Логика была такая. Мы вместе составляем некую самодостаточную единицу. Мы и с людьми предпочитаем дружить по отдельности потому, что когда мы вдвоем — нам это не нужно. Некоторый избыток. Я не замуж выходила, я другом обзавелась. Профессионального демиурга мы составляем именно вместе.

Беседовала Татьяна Хейн

Появление новой книги Макса Фрая «Хроники Ехо» стало приятной неожиданностью, поскольку серия о путешествиях сэра Макса по другим мирам казалась закрытой раз и навсегда. О новом замысле автор эпопеи Светлана Мартынчик рассказала корреспонденту ГАЗЕТЫ Марии Терещенко.- Вы как-то сказали, что писать для вас – удовольствие, а не труд. Между тем сложно поверить, что книги про Ехо не требовали кропотливой работы. Вас нельзя обвинить в небрежности по отношению к деталям. Подробности жизни Ехо вы держите в голове? - Я и подробности собственной жизни в голове не очень-то держу. До сих пор не помню, как называется мое любимое кафе на Замковой улице (Пилес) в Вильнюсе. А ведь в течение года чуть ли не каждый день туда захожу. С Ехо, впрочем, гораздо проще, но и тут приходится иногда заглядывать в блокнот. Так что в цирке с мнемоническими фокусами мне не выступать никогда. Что же до «кропотливой работы» – не знаю, не знаю. Не говорят же о запойных алкоголиках, что они заняты «кропотливым пьянством». Хотя их, наверное, тоже нельзя обвинить в небрежности по отношению к напиткам: выпивают все, до последней капли.Нас с пьяницей роднит бескорыстная вполне любовь к процессу и готовность к самоистреблению, если выяснится, что иначе уже нельзя. И их, и меня не слишком интересует, чем все закончится и что потом будет с нами. Ясно, что ничего такого, о чем мечтали для нас наши мамы. Оно, впрочем, и неплохо.

- Существует несколько сайтов, посвященных Максу Фраю. Имеете ли вы отношение к какому-нибудь из них? Ну и как относитесь к обилию поклонников творчества сэра Макса?

— Я не имею никакого отношения к этим сайтам. Правда, много лет назад было такое дело. Создатели некоторых самых первых ресурсов получали от меня информацию и другую посильную помощь, но энтузиазм мой, мягко говоря, быстро поутих. Как-то вот не умею я наслаждаться «поклонением». Не должны бы отношения между людьми (в том числе и отношения между автором и читателями) строиться на таком нелепом фундаменте. Мне вообще кажется, что вменяемый, адекватный человек, чем бы он ни занимался, не может получать удовольствие от наличия «поклонников». Нормально и естественно для человека, пишущего тексты или рассказывающего истории, предполагать, что какая-то часть аудитории его поймет и сдержанно поблагодарит за доставленное удовольствие, а другая часть аудитории заскучает и пойдет по своим делам. На практике не всегда выходит так – просто потому, что мудрые и спокойные люди редко проявляют социальную активность. Так уж все устроено. А что касается интернет-ресурса, я вот в последние месяцы думаю, что надо бы сделать наконец свой сайт. Выложить туда все книжки в нормальном виде, то есть в хорошей редакции, а не прискорбные последствия любительского сканирования (я вообще последовательный сторонник так называемой свободы информации, то есть бесплатной публикации текстов в Интернете). Ну и еще по мелочам: собрать хорошую коллекцию ссылок, блог собственный завести, новости рассказывать иногда. Причем хочется делать все собственными силами, чтобы без интерпретаторов и прочих ересиархов, но без толкового помощника тут не обойдешься. Вот сижу, репу чешу, стараюсь понять, насколько это все нужно, – мне, ну и вообще. И если все-таки нужно, то какими силами это делать и с чего начинать.

- Серия книг про Ехо была закончена несколько лет назад. Почему вы решили к этой истории вернуться?

— Честный ответ на этот вопрос есть в тексте книги: «Всякая история хочет стать рассказанной, как всякое семечко хочет прорасти. Когда человек носит в себе слишком много нерассказанных историй, он начинает сутулиться, голова его ноет по утрам, а сны начинают повторяться – одно и то же из ночи в ночь». Я, в общем, всегда в книжках правду пишу. Ну почти всегда, почти правду.

- Завершающая сцена «Хроник Ехо» предполагает возможность новых продолжений. Будут ли они?

— Вообще-то, завершающая сцена не «предполагает возможность», а прямо, в лоб, объявляет следующую, уже наполовину написанную книжку, как конферансье – новый концертный номер. И великое множество других номеров. Ну а зачем бы в противном случае признаваться читателям, что у нас тут не одна, а целая стопка волшебных открыток и пригласить в гости можно кого угодно? Чтобы подразниться?

Ясно, что будет еще много историй, объединенных одной-единственной простой концепцией «танцуют все». То есть рассказчики будут разные, времена и места действия соответственно тоже, но это не значит, что сэр Макс будет отмалчиваться, сидя в уголке. Грех его не припахать по старой дружбе.

- Вам никогда не приходило в голову иллюстрировать книги про сэра Макса?

— Я не иллюстратор – это раз.

Художник Игорь Степин, который в свое время придумал великое множество деталей, подробностей, названий и имен, без которых город Ехо и Мир Стержня были бы жалким подобием реальности, в свое время изумительно оформил обложки книг, еще для издательства «Азбука» (оранжевая серия с черно-белой графикой) – это два. Сейчас обложки книг для переиздания оформляет питерская художница Люся Милько, и это моя большая радость и удача – это три. И, наконец, никто не знает, что будет дальше. Возможно абсолютно все, что угодно, даже книги с иллюстрациями. Но я пока не думаю на эту тему.

- А идей по поводу каких-нибудь кинематографических проектов не возникало?

— Мне в течение нескольких лет пришлось выслушать добрый десяток предложений. Среди них пока не было ни одного вменяемого. Оно и неплохо. Я не верю, что российский кинематограф уже пришел в состояние хоть отчасти пригодное для экранизации моих книжек. Светлые головы и большие кошельки, как я понимаю, пока гуляют по разным улицам. А чтобы снять кино про Ехо, хотя бы не очень испортив литературный материал (о большем уже не говорю), требуется и то и другое.

- В рамках серии было два лирических отступления: «Гнезда химер» и «Мой Рагнарек». Во-первых, что за странная история была с двумя редакциями «Гнезд химер»?

— «Странная история» с двумя редакциями «Гнезд химер» – это, вообще-то, изначальный замысел. Возможно, не шибко гениальный, но как литературная игра – очень даже ничего, мне до сих пор нравится. В одном варианте фигурирует ветер по имени Хугайда, в другом ветер называется Овётганна; при большом внешнем сходстве (в романах всего несколько десятков несущественных, на первый взгляд, отличий) книги проникнуты совершенно разным настроением. История, рассказанная в «Хрониках Хугайды», чуть проще и оптимистичнее; «Хроники Овётганны» изредка позволяют читателю заглянуть в жутковатые глаза неизвестности – с безопасного расстояния, разумеется. Этой книге не повезло с интерпретаторами. Считается (кем считается? куда считается? зачем? – тем не менее считается), что я пишу так называемое fantasy, поэтому более-менее внятного анализа моим текстам в ближайшее столетие не светит: существа, рецензирующие книжки в пестрых обложках, довольно редко схватывают на лету даже вполне очевидные вещи. С другой стороны, оно и неплохо: умный и любопытный читатель имеет возможность самостоятельно исследовать оба текста, в какой-то момент заметить разницу, а добравшись до финала, расшифровать послание, разгадать загадку. Состояние восхищенного понимания, полного проникновения в чужой замысел – одно из самых больших удовольствий, доступных человеческому уму, практически магия – правда, правда.

- Еще задолго до того, как личность создателя сэра Макса была официально раскрыта, слухи уже ходили. Это мистификация не вполне удалась или изначально не было цели скрывать ото всех ваше имя?

— Это просто значит, что у некоторых моих друзей-приятелей слишком длинные языки. С другой стороны, надо, наверное, сказать им спасибо. Не разболтай они мой секрет, издательству «Азбука» было бы легче украсть у меня имя и засадить за писанину сериала про Ехо десяток наемных болванов. А так довольно быстро выяснилось, что со мной лучше не связываться. И то хлеб.

- Трудно ли было устроить первую книгу в издательство?

— Нет. Это было очень легко, потому что к тому моменту мы были знакомы с нынешним главным редактором «Амфоры» (а в ту пору «Азбуки») Вадимом Борисовичем Назаровым. Я всегда честно говорю, что меня напечатали по знакомству. И продолжают издавать по той же причине, я полагаю.

- А написать вторую предложила «Азбука» или это была ваша инициатива?

— Вот хотелось бы мне посмотреть на издателя, который смог бы навязать мне свою волю: «пиши продолжение» или «не пиши продолжение». Любопытное должно быть зрелище.

- Когда и каким образом вы почувствовали впервые, что ваш персонаж и его мир полюбились читателям?

— Через пару дней после выхода первой книжки. Первая же продавщица-лоточница так усердно мне ее рекламировала, что чуть было не уговорила купить – при том, что у меня дома было несколько авторских экземпляров. Хотя могла бы предлагать и другой товар – но нет. Очень ей было нужно разделить свою радость с другим человеком. Но, собственно, у меня и была такая задача: писать книжки, которые будут сами себя продавать, переходить из рук в руки, из дома в дом. А у меня есть всего один неизменный жизненный принцип: будет или по-моему, или вовсе никак. Он дурацкий, зато работает.

- И изменило ли это осознание что-нибудь в вашей жизни?

— В моей жизни каждый день что-нибудь меняется. Трудно бывает отследить все причинно-следственные связи.

Профессия – демиург

Светлана Мартынчик родилась в 1965 году в Одессе. В начале 1990-х стала известна публике как художник: вместе с другим одесским художником и музыкантом Игорем Степиным они создали долгосрочный «пластилиновый» проект «Мир Хомана», фрагменты которого демонстрировались на многочисленных персональных и групповых выставках в Москве, Европе и США. Во второй половине 1990-х годов книги Светланы Мартынчик, издаваемые под именем Макс (или Максим) Фрай, обрели немало поклонников в основном из числа любителей жанра фэнтези.

После выхода первых книг сериала об Ехо: «Лабиринт» («Чужак»), «Волонтеры вечности», «Темная сторона» – по стране и в сети образовалось немало фан-клубов сэра Макса, члены которых, подобно толкиенистам, устраивали ролевые игры по мотивам книг. В 2000 году, к огорчению поклонников сэра Макса, вышла завершающая серию книга «Лабиринт Мёнина». После такого ударного завершения эпопеи довольно неожиданным показался выход новой книги об Ехо, выпущенной только что издательством «Амфора». В «Хрониках Ехо» герои Светланы Мартынчик ударяются в воспоминания и рассказывают новые старые истории об Ехо.

Мария Терещенко

Мы с культовым молодежным писателем Максом Фраем сидим в ее машине. Я смотрю на ее беленькие хвостики — с хвостиками Марта, она же Макс Фрай, она же Светлана Мартынчик, ходит весь последний месяц, и ей это дивно идет. Нам очень, очень холодно, потому что машина не заводится. «А для таких случаев, — говорит Марта, — я ношу с собой молоток в варежке». И достает, натурально, молоток, на который надета детская варежка, пальчики торчат. Марта открывает
капот, колотит там по чему-то, и приговаривает: «Вот так мы, культовые, блядь, молодежные писатели, проводим свое свободное время!» «Я с этого начну, Марта, хорошо?» — говорю я. «Ты, — говорит Марта, — если собираешься это писать, ты, пожалуйста, подчеркни…» — «Что заел..» —
«Зали-и-и-п! — поправляет она, — «Залип игольчатый клапан! — И все владельцы восьмерок и девяток полюбят меня, как родные! Как товарища по диагнозу!» Наконец машина заводится, и мы включаем печку. Марта берет диктофон и
грозится откусывать от него по кусочку. Ей еще скакать куда-то после этого интервью. Давай, говорю, приступать. И мы приступаем.Линор Горалик: Рассказывай с самого начала.

Cветлана Мартынчик: В начале было слово.

Л.Г.: И оно было подписано «Макс Фрай». И Макса Фрая издавала «Азбука». Дальше?

C.М.: Нет, подожди, Линор, я думаю, что надо начать не с этого. Стратегически верно начать вот с чего: мне сейчас все вменяемые люди звонят и спрашивают: что там произошло на ОРТ с Дибровым? А гениально то, что этого никто не видел и все цитируют по «Ленте». Все узнали по «Ленте», в том числе и я. На самом же деле там произошла такая сцена: Дибров, представляя милую, красивую девушку сказал, что будто девушка подозревается в том, что является автором книг Макса Фрая. После чего он продемонстрировал свою «некомпетентность» и сказал, что Макс Фрай — второй по продаваемости писатель после Марининой. Что ложь, к сожалению…

Л.Г.: … но приятно?

C.М.: Да что ж тут приятного? Где мои миллионы, если второй после Марининой? Какое уж тут приятно — жа-а-ба давит. Но главное, тут кайф в том, что он сказал, что Макс Фрай пишет «такие забавные детективчики»…

Л.Г.: Какой зайчик!

C.М.: Да! — и что Фрая все читают в метро! Для меня тоже было таким приятным открытием — вот что, оказывается, все читают в метро! Я думала, что в метро читают «МК» и дамские романы, а оказывается, нет, Фрая читают. И вот поскольку я не езжу в метро уже полтора года — нет, два! — нет, больше! — то в принципе я не знаю, что там происходит, но у меня вот когда машина первый раз была на сервисе с этим злоебучим игольчатым клапаном, пока мне ставили вместо поломанного клапана бракованный, в это время я
спустилась-таки в метро. Так вот: там ни одна сука Фрая не читала! То есть они просто все попрятались, читающие Фрая в метро. А с другой стороны, то метро, на котором ездит Дибров… Да хер его знает, что там читают! Метро, в котором ездит Дибров, еще более концептуально, чем то, в котором езжу я. Вот в моем метро читают «МК», в дибровском — Макса Фрая, а что читают в нормальном метро… Ты же тоже ездишь на такси?

Л.Г.: Нет, в метро.

C.М. (хватает меня за руку): Линор!! Что читают в метро???

Л.Г.: Только я тебе серьезно скажу. Я тебя расстрою…

Понимаешь ли, Марта, пятьдесят процентов тех, кто сидит в метро, читают Макса Фрая.

C.М.: Так ты просто ездишь в одном метро с Дибровым!!! Там странные Дибровы читают странные детективы.

Л.Г.: Так, ну и вот Дибров брякнул…

C.М.: Да, брякнул на всю вселенную, типа — вот, эта милая девушка подозревается в том, что она пишет книжки Макса Фрая, все можно было при желании вырезать на хер — это же не прямой эфир. Но. Когда под давлением — как сказать? — майи, той иллюзии, в которой мы живем, — ну, люди говорят, «под давлением жизни», но от такой формулировки повеситься можно! — так вот, когда под давлением великой иллюзии майи выясняется, что Макс Фрай все же должен быть кем-то, что никакая литературная игра вообще никому на хер не нужна, что это никому не интересно и что надо выбирать, быть ли Максу Фраю торговой маркой или, блин, блондинкой с голубыми глазами, — так лучше уж блондинкой с голубыми глазами, чем, простите, торговой маркой. Это уже вообще ни в какие ворота.

Л.Г.: О, о, сейчас я задам тебе правильный наводящий вопрос: а почему вообще встал вопрос о том, кем Максу Фраю быть, — и откуда здесь слова «торговая марка»?

C.М.: Хе. Хе-хе. Ну, то, что Макс Фрай должен кем-то быть, — это у человеков так сознание, я думаю, устроено: ну как это, мы тут живем, про нас все всЈ знают, про нас в паспорте написано, а кто ж ты вообще такое, чтобы иметь
право на свои секреты?

Л.Г.: Типа быть сексуальным негром.

C.М.: А я и есть сексуальный негр! Я сексуальный негр в той же степени, что и блондинка с голубыми глазами! Тут все дело в том, что книжки Макса Фрая написал призрак, но если я буду везде об этом заявлять — простите, это будет дурдом. Поэтому раз надо скрывать правду — приходится все время что-то выдумывать. Я, пойми, совсем не против, чтобы было сказано, что книжки написаны призраком, — но с оговоркой, что вот это я могу сказать тебе дружески. А делать из этого «Официальное Заявление» — бред собачий. И книжка моя (сейчас в процессе написания, первый том выйдет в издательстве «Амфора» в ноябре-декабре. — Л.Г.) — «Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса
Фрая, автора и персонажа» — она недаром начинается с главы «Аарон». Те, кто действительно хочет узнать, кто есть Макс Фрай, а не просто получить отмазку, — те могут почитать эту главу. Аарон — это был такой толмач при косноязычном Моисее. Видишь ли, Моисей, с которым говорил Господь, — он был косноязычен, ему требовался толмач. Это, наверное, одно из правил игры.

Л.Г.: Про книжку уже можно говорить?

C.М.: Да про все уже можно говорить, книжка уже выйдет — ну, я вот в понедельник еду читать верстку, после этого все зависит просто от скорости типографии. То есть первый том считай, что уже вышел. Что будет со вторым томом — я не знаю. Это зависит не от меня. И раз уж так получилось — про все говорить можно. Терять нечего, понимаешь?

Л.Г.: Звучит. Скажи мне, ты как? Ты вот — расстроена, рассержена, довольна? Ты как, что?

C.М.: Я ничего… Я, как тебе сказать…

Л.Г.: Тебе легенды жалко?

C.М.: Да легенда в сущности агонизировала. С самого же начала рядом со мной была куча болтливых друзей, и мне, дурочке деревенской, казалось, что достаточно им объяснить, что не надо, типа, ребята, языком трепать, — и они
послушаются. Так хер же. И вот мои замечательные трепливые друзья — причем половина из них искренне желала мне добра! — ходили, разнося эту благую весть. Вторая же половина это делала, желая добра, видимо, себе.

Л.Г.: Ну да, это некий понт.

C.М.: Некий понт, да, ну типа я знаю тайну, я Фрая трогал, я Ленина видел…

Кроме того, тут же еще есть тонкий момент: все мои говорливые друзья и знакомые, когда говорили: «Я Ленина видел!» — они говорили исключительно обо мне. А этого тоже делать нельзя! Да, тексты написаны мной, абсолютно все, но
у меня-то есть личный демиург, мне ж повезло. И все миры, которые там описаны, они же не только из моих видений сонных сотканы-то. У этих миров есть создатель — Гошка, который вначале даже значился под значком копирайта
в качестве соавтора. И я себе представляю, как обидно было читателям. Потому что среди тех, кто обращает внимание на копирайты, очень долго гуляла легенда, что на самом-то деле все пишет он, а я при нем.

Л.Г.: Гендерное.

C.М.: Да.

Л.Г.: И как ты эмоционально со всем этим?

C.М.: Как… Веселюсь, видишь. У меня к этому отношение двойственное, понимаешь. С одной стороны — я понимаю, что против обстоятельств не попрешь и что если уж обстоятельства сказали: хватит играться в эти тайны, — ну что ж, надо получать удовольствие. А с другой стороны — я, конечно, человек, склонный к приступам гнева. И такой бэкграунд присутствует. Я развлекаюсь, я получаю удовольствие, но одновременно с этим я ощущаю чудовищный гнев, который вселенную, наверное, способен разорвать на клочки. Но поскольку я и развлекаюсь тоже совершенно искренне — никаких клочков, все хорошо.

[Здесь пропущена другая офигительная, но очень длинная телега про то, как «Азбука» от имени Макса Фрая отказалась за Макса Фрая брать интервью у Павича. Не поставив в известность Макса Фрая. Тоже в другой раз.]

Л.Г.: М-да. А про торговую марку-то расскажи.

C.М.: О! Теперь будет криминальная часть истории. Собственно, почему на сей раз я не стала давать волю гневу, требовать вырезать это из эфира. Дело в том, что месяц назад мне стала известна совершенно криминальная история.

Оказывается, полтора года назад директор издательства «Азбука» Максим Иванович Крютченко попытался зарегистрировать имя «Макс Фрай» как торговую марку! Подал, то есть, заявку на регистрацию в Торговую палату. Такой вот
зайчик пушистый.

Л.Г.: Ничего себе.

C.М.: Да. Причем, кажется мне, у Максима Ивановича Крютченко это, с одной стороны, практическая сметка издателя, конечно, но с другой — все-таки патология. Дело в том, что уже долгие годы он пытается через своих подчиненных распространять слух, что Макс Фрай — это он. Кстати, по его инициативе на одной из жутких цветных обложек Фрая было написано: «Некоторые люди засыпают знаменитыми издателями, пивоварами, политиками, плотниками — а просыпаются знаменитыми писателями». Так вот, на втором издании «пивовары, политики и плотники» исчезли. Типа «засыпают знаменитыми издателями — а
просыпаются знаменитыми писателями». И это бы ничего тоже, но беда в чем — он не может быть Максом Фраем, не подходит. Он глуп. Он пухлозад. Пол-Питера смеется над его жадностью. Он истерик. Он в любой ситуации срывается на бабий визг. Он не может быть толмачом Макса Фрая — он не под-хо-дит!

Л.Г.: И часто он бывал Фраем?

C.М.: Хе! Вот в прошлом году на этой книжной ярмарке на ВДНХ «Азбука», оказывается, подрядила кого-то подписывать книжки Макса Фрая! Мне сказали знакомые, лично видевшие этот дикий хеппенинг, понимаешь? Это вообще ни в какие ворота. Это же ни хуя себе. А в на последней ярмарке нон-фикшн в ЦДХ сотрудник московского филиала «Азбуки» разговаривал с директором книжного магазина на Новом Арбате и говорил, что «книжки-то Фрая наш директор пописывает!» А я проходила мимо…

Л.Г.: А почему ты не стала тогда со всем этим разбираться? Ведь запредел же.

C.М.: Ну, на самом деле, на самом деле, я ж человек занятой. Я звонила в «Азбуку», говорила — ребята, вы че, совсем охуели? Они говорили — да, мы совсем охуели, извините, пожалуйста, больше не повторится. Но я, понимаешь, человек не той конституции, чтобы последовательно заниматься своей карьерой. Это же не единственное мое занятие, понимаешь? Вот мне знакомые говорят порой: ты что! Это дико серьезно! Тебя читают-знают миллионы людей! Так вот — до меня это не доходит!

[Смотри, говорю, смотри! — на наш капот изящно так облокотилась какая-то девочка, вторая стоит рядом, их папа держит фотоаппарат и целится, вспышка, девочки убегают. У кого-то на фотографии теперь будут: машина, мелкий дождь,
Марта, я, полумертвый диктофон, осень 2001 года.]

Л.Г.: Тогда почему тебя все это беспокоит сейчас, почему ты начала что-то предпринимать?

C.М.: Да потому что с точки зрения выживания в этой постсовковой среде, где не только права автора не уважают — автора самого не уважают! — есть предел, да? Я первый раз пришла в «Азбуку» в гости к Вадиму Назарову, — он мой
приятель, а не будь он таковым — никогда бы в «Азбуке» не стали книжки выходить, а может, и вообще нигде, это не моя роль — ходить по издательствам книжки впихивать. А моя тактика в жесткой издательской среде нехороша. Потому что считают: «А-а-а… Автор не понимает, что он делает нечто ценное! Отлично! Воспользуемся! Он не понимает, что занимается коммерческим проектом, — отлично, будем воровать его деньги!»

Л.Г.: И воровали?

C.М.: Да, по моим минимальным подсчетам, они мне полмиллиона рублей задолжали. Ну, бред какой-то. Словом, в атмосфере абсолютного свинства позиция игрока оказалась совершенно невыгодной. Она, то есть, опять же крайне выгодна с точки зрения получения удовольствия, но… как сказать… крайне неполезно для здоровья понимать, что тебя обманывают.

Л.Г.: Мне кажется, что хорошо играть, когда с тобой играют по одним правилам.

C.М.: Именно. И вообще — хорошо играть с равными. А вот когда ты играешь — а тебя в это время показывают за деньги…

Л.Г.: Но с самого-то начала проблем с «Азбукой» не было?

C.М.: А проблемы начались, когда Назаров ушел из «Азбуки» в «Амфору». С ним было как раз очень приятно иметь дело — он вменяемый человек, он понимает, о чем идет речь, он писал предисловие к книжке «Гнезда химер», ставя себя чуть ли не в глупое положение — и получал от этого удовольствие. То есть он участвовал в этой мистификации абсолютно на равных. Я вообще могу общаться только на равных, с кем угодно — с издателями, с читателями…

Л.Г.: И что сейчас происходит? Давай по порядку: что сейчас с торговой маркой?

C.М.: Они — «Азбука» — обещали до 12 ноября отозвать свою заявку. Раньше, мол, никак — бюрократия. Мой юрист считает, что это правильно.

Л.Г.: То есть всем этим сейчас занимается твой юрист?

C.М.: Да.

Л.Г.: И какова его и твоя конкретная цель?

[Здесь в моем диктофоне ужасные звуки при расшифровке идут: дикий вой, потом крики «Фу! Фу!», потом мартино: «Ой, ой!» Это мне урок — чужие жвачки не воровать — а я своровала с передней панели тихонько, пока Марта говорила. «Орбит» с эвкалиптом. Фу, фу, ой, ой.]

C.М.: Ну, кроме отзыва заявки — добиться гарантий, что никакая сволочь не будет публиковать своих испражнений под именем Макс Фрай.

Л.Г.: И какие отношения у тебя теперь будут с «Азбукой»?

C.М.: Ну, самое большое пожелание мое, конечно, — никогда больше не видеть этих людей и не вспоминать. Пусть издают книжки, я буду покупать, они периодически издают хорошие вещи, я согласна быть читателем и покупателем, и
я хочу, чтобы наши отношения этим исчерпывались.

C.М.: Подожди, о самом ужасном мы еще не говорили, Помнишь ли ты, как мы с тобой писали досье про литературных негров и чрезвычайно прикалывались? Так вот. Уже после того, как раскрылась история с попыткой зарегистрировать имя Макса Фрая как торговую марку, они мне быстренько предложили: а давай мы посадим ребят и они будут писать книжки — да, кандидаты филологических наук, не ниже! — так вот, они будут писать по книжке в квАртал — а мне за
это будут платить по 100 000 рублей — тоже в квартал. Предложил мне это директор московского филиала «Азбуки» Денис Веселов, когда я его подвозила в своей машине, — мне пришлось его, толстого такого, плюшевого, силком из
машины выпихивать! Катастрофа не случилась только потому, что время было ночное и машин было мало, особо врезаться не в кого. Физически мне его пришлось выкидывать из машины! Потому что я ему говорила: «Пошел вон, дурак!» — а он отвечал, — «Да нет, ты не понимаешь счастья своего!» Макс
Фрай исписался, говорит, тебе же неинтересно этой ерундой заниматься, а у нас сядут ребята, кандидаты филологических наук…

Л.Г.: Несчастные люди…

C.М.: Вот да. Страсти нечеловеческие. Так что, может, и хорошо, что Дибров это ляпнул.

Л.Г.: И что теперь?

C.М.: Ну, старая игра закончилась, начинается новая игра. Тем более что все к одному: новая-то книжка, о которой мы с тобой говорили, — она носит подзаголовок: «Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа» — это менее четкая, но зато гораздо более правдивая версия того, как я — лично я! — все это вижу. Вот там автор говорит правду, правду и только правду. Подменяя имена и даты, путая сны и явь, — это да, но Макс Фрай — это обозначение некоего явления, вот так оно себя проявляет — оно хочет, чтобы люди от его имени книжки писали. Вот посещает оно меня.

У Марты что-то звонит, у меня что-то звонит, нам пора расходиться. Я выхожу из машины и столбенею совершенно: на меня идет, улыбаясь, огромный, феерически красивый, лилово-черный негр. Я понятия не имею, кто это такой.

Линор Горалик